И вот это какака именно более всего и раздражало.

И обычные для всякого, разбуженного средь ночи соседским шумом, мечтательные невольные помыслы, типа ворваться, передёрнуть затвор помпового ружья и проч., были окрашены именно этим: кукарекай, но кукарекай же правильно!…

Очень точно, и мне – по себе – так знакомо: о Бродском (Эллендея Проффер, «Бродский среди нас»):

«Взгляды его меняются в зависимости от настроения. Для него важно иметь идею, а не проверять идею».

П.С.: возможно ли, при таком устроении, быть христианином, и пр. (не о Бродском, о себе самом…).

Заметил, давно: о чём бы и о ком бы ни молился, а молишься, по сути дела, о себе самом.

Детский заговор про зевоту: «Зевота-зевота (вариант для расслабленных: „работа-работа“), перейди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого».

В состоянии тревоги можно так: «Тревога-тревога, перейди на Ван Гога»; и так далее, и тому подобное.

(На заговор против работы – отзыв: «Зарплата-зарплата, перейди на Пилата…»)

«…За паузой стоит вечность. Нам надо иметь паузу. Это тот хлеб насущный, который нам нужен, чтобы остановиться, чтобы размышлять, чтобы оценить наше слово сказанное. Или слово, которое будет сказано. Которое, может быть, не надо говорить».

(Арво Пярт, из его ответа на вопрос о паузе, в одном интервью)

К сказанному Пяртом о паузе: поразительно созвучно с тем, что в одном стихотворении написал Сергей Магид о пустыне (стих называется «Второзаконие 31, 1—8; 7, 1—5»), наизусть не помню, но мысль примерно такая: мы стремимся, идя в землю обетованную, стать ангелами, не перестав при том быть зверьми; а промежуток равновесия, в котором мы можем стать людьми, даёт пустыня.

П.С.: кот Басё всегда охотно слушает Пярта, выходя и садясь неподалёку от проигрывателя.

Побывал на фотовыставке.

Зал «Животные, у которых нет шеи», полон восторженных зевак. В зале «Люди, у которых есть мозги», пусто…

Из письма:

Здравствуйте, Иван!

Думаю, важное дело – иметь при взгляде на свою греховность смирение, трезвость и чувство юмора. Последнее – для снижения собственного пафоса: «ах я погибаю!…» и неизбежного при сём пафосе отчаяния.

Грех – не столько вина, сколько глубокая болезнь нашей природы. Надо понимать, что хронические болезни так просто не лечатся. Это, конечно, не значит, что надо на них махнуть рукой – но скорее значит, что надо приготовиться к длительному лечению. Да, грехи повторяются раз за разом – но мы не отчаиваемся, верим, что от исповеди к исповеди, шаг за шагом, незаметно, но неуклонно, как прорастает зерно в земле, болезнь лечится. Это испытание, собственно, нашей веры, нашего упования.

Понять главное: лечим не мы сами себя, но Врач; не мы, как бэтмены, спасаем себя – но Спаситель. Надо научиться не «бороться с грехами» – надо научиться быть с Богом, знать Его, жить с Ним, не в одиночку, но с Ним, перестроить свою жизнь и всё своё так, чтоб пустить Его к себе. О. Шмеман хорошо говорил: мы смиряемся не тогда, когда видим множество своих грехов, но когда видим Бога и как Он смирился ради нас…

Быть с Ним вместе, вместе с Христом. Преодолеть самостное одиночество, гордынное состояние. Почаще радоваться Христу и благодарить Его за то, что Он УЖЕ дал (увы, неблагодарность – наш распространённый грех… Он уже нас спас, Он так много дал нам СЕЙЧАС – а мы не ценим этого, смотрим в «будущее», которого нет, ждём игрушек более ярких, унываем, ноем и ропщем, один в один повторяя стиль настроения сатаны-нытика…).

А бороться с теми грехами или иными, со всеми сразу или по одному… пробуйте и так, и так. Только помните: избавиться от греха – не самоцель; повседневный грех – лишь стебель сорняка, срезать его – не шутка, ведь глубоко сидит корень, и завтра сорняк снова вылезет… Терпение и постоянство. Раз за разом. И – держа в уме главное, о котором выше.