Комок, выросший до размеров футбольного мяча, вырвался из рук растерявшейся старой женщины и заметался с невероятной скоростью по комнате. После очередного зигзага он пролетел прямо через мое лицо, опутав его липкой мерзкой жгущей паутиной. Я заревел и кинулся к прабабушке.

– Теперь ты всегда будешь видеть сокрытое, дурачок, – горестно прижала она меня к себе. – Ох и тяжко тебе придётся.

Я рассказал эту историю из своего детства Татьяне, пытаясь развлечь её. Она внимательно выслушала и что-то отметила в электронной записной книжке, сказав, что теперь у неё ко мне ещё больше вопросов.

Монастырь – музей располагался в недрах большого мелового холма, не самого грандиозного из других окружавших его. Сверху над ним кладбище, на первый взгляд гораздо более позднее, чем сам он.

– Интересно, зачем селянам тащить своих усопших вверх, могли бы внизу кладбище устроить? – задумчиво спросил я у своей спутницы.

– Сейчас нам на экскурсии всё расскажут, – Татьяна выхватила в толпе собирающихся туристов экскурсовода, девушку приятной наружности в сером пальто, и предъявила наши билеты.

– Все собрались? – громко спросила экскурсовод, охватывая привычным взглядом толпу, точно пастух, осматривающий бестолковую отару баранов.

Мне пришло на ум это сравнение, когда компания молодых людей начала фотографироваться на фоне входа в пещеры.

Наша сопровождающая ненароком попала в кадр и рассердилась.

– Съёмка разрешена, но чтобы людей в кадре не было, – сказала она и повела нас вырубленными в меловой породе узкими коридорами. Невысокие проходы, до двух метров высотой и местами такие узкие, что мог пройти только один человек. Через каждый поворот коридора горели тусклые желтые фонари, на стенах виднелись плохо затертые выцарапанные местными вандалами надписи.

Многое из рассказа экскурсовода мне уже было известно, перерыл немало сведений в интернете. По одним сведениям, монахи пришли сюда в тринадцатом веке, но в достоверных источниках упоминается о нём только с середины семнадцатого. Девушка говорила о жизни монахов, невероятной сложности прорезывания ходов, келий и, самое главное, подземного храма.

Я ждал этого момента, и он настал, экскурсовод, наконец, включила технику закрытых дверей, упомянув о пещере, копаемой монахом в направлении подземного храма. Монах ошибся, выбирая путь, и много лет копал ошибочно, поэтому это место интереса не представляет, обычный ровный коридор с просевшим потолком. Она холодным голосом объявила, что доступ туда закрыт, пещера аварийна, и туда не пустят даже под собственную ответственность.

Я почувствовал знакомое с детства ощущение, тягу ко всему запретному и тайному.

Мы переглянулись с Татьяной. Даже в полутьме плохо освещенной кельи я увидел, как загорелись её глаза, и прочитал в них то же чувство, что и моё собственное.

– Фонарь есть в машине? – поинтересовалась она тихонько, когда мы немного приотстали от основной массы туристов.

– Ага, и монтировка тоже, – добавил я. – Я видел вход в эту пещеру, когда мы проезжали мимо. Деревянная дверь и навесной замок, только зачем вход укреплён позеленевшими от времени бетонными плитами и, как бункер, плитой сверху.

– Ты прав, Саш. Что-то не стыкуется, – сказала Татьяна и схватила меня за рукав куртки. – Пойдём туда ночью? Ты же не боишься?

– Сумасшедшая. Это не законно. А если нас поймают монахи? – последние крохи разумности боролись с моим диким желанием попасть в заветную пещеру.

– Не поймают. А если поймают, извинимся и всё. Дадим денег на храм, – добавила она. – Видел «тойоту» последней модели у священника? Молитвами, думаешь, досталась?