Кроме того, необходимо вспомнить и о великом еврейском мыслителе Моймониде или Рамбаме (1135—1204), учение которого оказало значительное влияние и на развитие еврейского законоучения, и на еврейскую средневековую философию. Заветной мечтой Маймонида было примирить истины еврейской веры с истинами разума, с аристотелевской логикой, что было созвучно мыслям многих арабских и христианских средневековых философов. Аргументы Рамбама были настолько убедительны, что оказали определенное влияние на многих схоластов, даже на Фому Аквинского. Есть мнение, что Маймонид, единственный из философов нашей эры, символизирует собой

Становится очевидным, что древний библейский период иудаизма не нуждался в мудрости греков по причине господствовавшего в то время мифологического, теоцентрического или дологического способа мышления. Напротив, центральной проблемой второго, раввино-талмудического ортодоксального периода в развитии иудаизма стала проблема совмещения Торы, т.е. «Руководства к действию» с греческим рационализмом, с антропоцентризмом.

Средневековая философия вне зависимости от своей конфессиональной ориентации пыталась решить вопрос о гармонизации формы веры с формой мышления. Поэтому главной задачей схоластики, как и всех других форм веры, которые опирались на идеи Платона и Аристотеля, было рациональное обоснование своего вероучения на основе законов формальной логики.

Если же рассматривать вопрос в историческом плане, то в целом среди теологов преобладало представление о возможности примирить веру и знание. Причем отношение церкви к рациональному знанию прогрессивно, поскольку оно эволюционирует от анафемы рационализму до тезиса «церковь – друг науки». Это обусловлено эволюцией веры: от веры в Бога Отца, к вере в Сына Человеческого, от теоцентризма к антропо- и социоцентризму. И этот антропологизм ощущается в западном христианстве более, нежели в восточном. Поэтому в самой своей сокровенной глубине христианское вероучение всегда тяготело к рациональности при безусловной доминанте веры. Не случайно в своей энциклике Папа Римский Иоанн Павел II пишет:

В контексте приоритета христианской веры сегодня ставится вопрос об «интегрирующем» диалоге теологии, философии и естествознания как конвергенции их аргументаций с последующим получением синтетической истины. Но, поскольку христианство сочетает и веру в Бога Отца, и веру Человека в себя, соединяет аллотеизм с аутотеизмом, иррациональную веру в Бога с верой человека в знание, постольку непротиворечивая синтетическая истина невозможна.

Кроме того, мировоззренческая ориентация, направленная на соединение иррационально-мистических предпосылок теологии с субъективными, формально-логическими выводами философии, предопределила схоластический стиль как теологии, так и философии на всем пути их совместной эволюции. Но известно, что «если слепой поведет слепого, то оба упадут в яму»15. Это означает, что субъективистская, формально-логическая форма философского мышления изначально не могла дать полного и объективного знания, хотя она в полной мере соответствовала нуждам любой иррациональной веры.

Вместе с тем, архаизм современных религий, как и абстрактно-всеобщий, субъективистский дух самой философии, требуют сегодня новой постановки вопроса о соотношении разума и веры, философии и религии. А, значит, ставит вопрос о создании такой формы философского мышления, которая смогла бы дать