С этой пациенткой дело обстояло иначе. С первой и до последней секунды пребывания в роддоме она вела себя не просто вызывающе – абсолютно беспардонно. Непрерывно требовала внимания, была недовольна и палатой, и соседками, и койкой, и окном, и бельем, и якобы подтекающим краном в умывальнике, и температурой воздуха, и скрипучей дверью, и звуками, и запахами. Всем-всем-всем. И доставалось от нее тоже всем – врачам, сестрам, санитаркам, тем же соседкам, сантехнику, пришедшему чинить вполне исправный кран, а попутно смазать бесшумную дверь. Даже главному врачу, получившему три письменных жалобы и недоуменный звонок из горздрава, вызванный срочной телеграммой о непорядках в его учреждении.

Такое поведение можно было бы объяснить ожиданием, болью, страхом – но только при условии: она перестанет привередничать по благополучном разрешении от бремени. Ничего подобного: родив, Майка распоясалась уже всерьез, теперь ей казалось – она королева либо по меньшей мере принцесса, все обязаны выполнять ее прихоти и терпеть едкие придирки. К счастью, роды прошли вполне благополучно, кровопотеря вышла небольшой, новорожденный не нуждался в какой-либо дополнительной помощи, и выписка состоялась в срок. Возмущенными воплями новоявленная мама лишь усугубила ситуацию. И медсестра, догадавшаяся – простоватого мужика не только укомплектовали рогами, но еще и обяжут растить чужого сына, не сдержалась.

– Да, разберись, парень, разберись. Чай, не слепой.

Лобов, прозревая, пристальнее вгляделся в черноглазое личико и наконец понял все – и причины неожиданного брудершафта, и оперативность свадебной церемонии, последовавшей буквально назавтра после подачи заявления, и приветливость до того строгого тестя-доцента. Вручил перевязанный голубой ленточкой сверток жене, нетерпеливо ерзающей на заднем сиденье, продиктовал шоферу адрес ее родителей, а сам вернулся в съемную квартиру, где рядом с супружеским диваном стояла новенькая колыбелька, и собрал свои вещи.

Развод прошел на удивление гладко. Примак-старший, правда, пытался испортить несостоявшемуся зятю остаток учебы, но Лобов не давал повода к придиркам преподавателей и экзаменаторов, науськанных обиженным коллегой. Вероятно, сыграла свою роль и негласная солидарность мужской части профессорского состава, втихомолку посмеивавшейся над неудачной попыткой математика пристроить гулящую дочурку. Диплом получился пусть не красный, но в срок, и, в отличие от сына, всецело авторский.

А мальчик с вполне подходящим именем Георгий и впрямь вырос брюнетом выраженной кавказской наружности. Как ни странно, его мать отказалась от скудных лобовских алиментов, не доучившись, уехала куда-то на юг и, как говорили однокашницы, повторно вышла замуж. Как знать, возможно, там ребенок обрел настоящего отца?

Горький опыт женитьбы, удавшейся наподобие первого блина у плохой кухарки – скомканной, некрасивой и горькой, имел и положительную сторону. Разведенный молодожен, вновь обретя свободу, к вящему веселью сокурсников и одноклубников принял обет безбрачия, длившийся без малого пять лет, до новой встречи с Инкой. Нежданное свидание произошло совершенно случайно: Саша по делам фирмы оказался в старинном Выборге и буквально наткнулся на нее посреди уличной толчеи. Она, сделав неузнавающее лицо, хотела было пройти мимо, но не тут-то было – Лобов, улучив момент, грамотно провел подножку, поймал девушку в объятия и уже не выпустил. Так и сказал: «Больше я тебя не упущу!»

Первые, самые трудные совместные годы пролетели в непрестанных заботах о куске хлеба насущного, и без ее поддержки Лобов вряд ли добился бы в жизни чего-либо путного.