Мама после инфаркта как-то с Божьей помощью выкарабкалась. Фельдшерица на дом ходила, уколы колола.

Дочка, маме – внучка, родилась в срок, черноглазая, чернобровая, милоты необыкновенной. Говорят, смешение кровей красоту даёт. Не врут.

Имя выбирать не пришлось – давно было придумано, ещё папашей непутёвым. Лилиана. Так маму Афанасову звали, он хотел. Пусть.

Лилиана – это по паспорту. А по-нашему, по-простому – Лиля. Так её и до школы, и в школе звали. А как в Питер уехала, так Лилианой назвалась, полным именем, красиво, по-взрослому. А теперь получит диплом юриста, и вообще – по имени-отчеству, Лилианой Афанасовной станет.

Чудно.

Необычно, да? Но красиво.

Когда имя и отчество по отцу давала, ещё надеялась на чудо, думала: а как вернётся? Ну не мог он их бросить! Видно, что-нибудь на родине сильно серьёзное случилось, раз так всё…

Но чудеса, видимо, только в книжках бывают. Не вернулся Афанас. Столько лет прошло, а всё помнятся руки сильные да ласковые, и говор мягкий, плавный, не наш.

Теперь дочке 22, сама скоро мамой будет. Позвонила, мялась долго, вокруг да около всё, а потом призналась – в положении. А диплом на носу. Говорит: «Так всё не вовремя, мам!»

Эх, доченька, дети, они не выбирают, когда им родиться. Взрослые выбирают. А деткам расплачиваться.

Короче, слово с молодых взять пришлось, что распишутся они там, в своём Питере. Не надо свадьбы, ну её, перевод деньгам, главное, что вместе с первого курса, проверили, чай, друг друга. Только пусть ребёнок родится в браке. Чтоб и по документам – и папа, и мама.

И бабушка.

Лена подняла Дымка с колен, прижала к себе, как ребёночка. Покачала. Самой-то не смешно? Я – бабушка? Дымок, слышишь? Ба-буш-ка… Не знаю…

А что – нет-то? Бабушка и есть. Вон, и зрение подводит. Из-за компьютера, что ли, или и впрямь – старость не за горами? Сорок осенью стукнуло. А сорок лет, говорят, бабий век.

Зато в 45 – баба ягодка опять.

Лена прыснула и носом Дымку по ушам поездила. Похоже, раньше ягодкой стать придётся. В отпуск же собралась. В декретный. Ну, то есть в послеродовой. Скоро уже. Тогда картины не порисуешь.

Уже и бумаги все приготовлены, и на работе знают. Удивлялись, правда, ахали да охали – замену на почту найти трудно. Проверяли, действительно ли можно – бабке – и в декрет. Но дочка не зря на юриста учится, всё разузнала, научила, как заявление писать, чтоб всё, как надо, оформить. Отправит родная «Почта России» её в отпуск по уходу за ребёнком, как пить даст, отправит!

Лена тихонько рассмеялась, продолжая гладить и покачивать на коленях Дымка, как ребёнка.

Лиля родит, доучиваться будет, диплом защищать. А баба Лена с ребёнком сидеть.

– Как думаешь, Дым, справимся?

Справимся! А то! Руки-то всё помнят.

Жаль, мама не дожила. Как сердечко прихватило тогда, после папкиной смерти, так и не отпускало, пошаливало. Лилю помогла на ноги поставить, это да. Та школу заканчивала – второй инфаркт приключился. Обширный. Не спасли.

– Мальчик будет. На УЗИ разглядели. Слышь, Дым? Мальчишечка!

Наверное, тоже на деда похож будет. Моего-то в Лиле ничего нет, люди говорят. Черноглазая, чернобровая, яркая – вся в отца. И мальчик красивым будет. И умным, как мама. Сильны гены-то молдаванские.

Дочка столько лет грозится отца разыскать. По интернету.

Да как найдёшь, если я ей только имя да фамилию отцовскую правильные сказала, а дату рождения соврала? Специально напутала с цифрами. Не готова я с Афанасом встретиться.

Хотя… накатывает иногда. Хочется в глаза посмотреть. Они чёрные, бездонные. Не тёмно-карие, а как чёрные чернила, водой разбавленные. Со свинцовым блеском. Взглянуть и высказать всё, что бессонными ночами в подушку не до конца выплакано: про жизнь молодую, загубленную, и про дочку, отцовской любви не видевшую, про смерть глупую папкину, про работу постылую и про жизнь одинокую, постель холодную.