А у мамы в гостях тетя родная была. Я все бросила, уволилась с работы, и взяли мы вместе билеты на самолёт. Так попала я на Север. Она там работала. Улетела, чтоб не видеть, как деградирует любимый. Пить он сильно стал, а пьяный – совсем безумный. Я себя спасала. И дитя, что выносить надо было. Домашние уговаривали избавиться, не портить жизнь, не связывать себя ребенком. А тетя сказала: «Решай сама».
А что решать?
Это был мой ребенок. Живой! Желанный! От любимого! И я его должна выносить и родить, несмотря ни на что! Ребёнок не виноват, что папа его оказался… слова не подберу, кем. Бог ему судья, сейчас это опустившийся человек, недолго ему осталось небо коптить. Зато есть сыночек мой, моя гордость, моя радость и отрада! Какое счастье, что я никого тогда не послушала! После развода вернула девичью фамилию, и сыну её дала. Её он носит, мой сын. И прославит, даст Боженька. Всё к этому идёт…
А дочка – от второй любви безумной. Которая ещё меньше времени длилась. Просто огненная вспышка в памяти: озарила всё вокруг – и погасла. Даже с собой разговор на эту тему портит нервную систему. Ну их, красавцев, Бог с ними. Главное – дети красивые. Мои дети!
Хлопнула калитка. Любовь вскочила, побежала к двери, поправив на ходу у зеркала волосы.
– Ванечка! Ну что ты так долго-то? – заждалась, Любушка-голубушка?
Она прильнула к мокрому лицу, вдохнула запах одеколона, и почувствовала, что тает. Как мороженое на горячем солнце.
Нет, точно, любовь – это химия. Непостижимая наука.
А по химии у Любы в школе тройка была. Единственная, между прочим.
САНТА-БАРБАРА МЕСТНОГО РАЗЛИВА
Лера
– Не, чё – реально? Две матери? И отца два? Так и сказал? – глаза девчонки широко распахнулись. Ленка сидела на стуле, привычно поджав под себя одну ногу. Лера молча несколько раз кивнула. Подружка восторженно-недоверчиво покачивала головой на каждый кивок.
– Пойдёшь с ними знакомиться, да? Завтра уже? Ааааа, класс! Боишься?
– Лен, ну что за вопрос. А ты как думаешь? Это тебе не одному-двум понравиться, а сразу четырём!
И Лера в который раз принялась рассказывать лучшей подружке, что узнала от Серёжи о его семье. Серёжа – парень, который занимал в последнее время все мысли.
Ленка слушала, приоткрыв рот, не переставая качаться на стуле. Эта привычка осталась с детства, ещё с батора. Батором – от слова «инкубатор» – называли девчонки свою школу – интернат для сирот, откуда выпорхнули не так давно.
Ленка попала туда дошкольницей: родителей лишили прав, мамка с папкой пили сильно. Леру же в батор привезли уже подростком, когда она осиротела во второй раз. Оказывается, и так бывает.
Мама Леры сама была детдомовской. Отца девочка не видела никогда, вдвоём жили. Вдруг мама заболела и… умерла. Очень быстро. Соседи говорили: «Сгорела!» Но Лера знала: не огонь маму убил, не было огня, был рак. Он жил внутри маминого тела и пил кровь по капле. В гробу мамочка лежала бледная, на себя непохожая. Красивая, как Снежная Королева. Старушки-соседки шептались: «Бескровная! Только губки синие!»
Во второй класс Лера пошла уже в детдоме – родных-то не было, кто б в семью взял.
На счастье, отыскалась мамина близкая подружка, Лерина крёстная. Мужа у неё не было, деток – тоже. Но не отдавала ей крестницу опека, пока та не соберёт кучу документов. Но крёстная упрямая была, справилась быстро. Лера и привыкнуть к детдому не успела. Через месяц крёстная приехала с бумагой, что она – опекун, и увезла Леру к себе в деревню.
Семь лет – самые счастливые годы – прожила Лера вдвоём с крёстной в маленьком домишке на берегу Сороти. Но однажды летом пришла беда, откуда не ждали: крестная утонула. Во второй раз осталась Лера сиротой. И оказалась опять в баторе.