– Свят… – я тряхнул его за плечо.

Он дёрнулся, словно очнулся после удара током, и вдруг схватил меня за горло. Его пальцы дрожали, но хватка была железной.

– Ты… мы… – он задыхался, как рыба на льду. – Это ад, Серафим. Ты ведёшь нас в преисподнюю.

– Уже, – прохрипел я. – Теперь помоги мне. Или останешься здесь. С ней.

Он разжал руки. В его глазах плескалось безумие. Добро пожаловать в мою реальность, Свят.

Её глаза.

Они не могут смотреть. Она мертва.

Но взгляд пронзал, как лезвие. Пустота в зрачках кишела ненавистью, будто адский слизень полз по моей душе. Я захлопнул ей веки, но образ остался – выжженный на сетчатке. Ты сам хотел этого. Ты. Сам.

– Очнись! – рявкнул я, влепив Святославу пощёчину. Он моргнул, словно вынырнул из тины, и в его глазах мелькнуло осознание.

– Что мы наделали… – прошептал он, глядя на Алексу. Его пальцы судорожно сжали крестик.

– Запомни: сейчас мы спрячем труп и забудем. Ясно?! – заорал я, тряся его за плечи. – Одному мне её не утащить. Бери за ноги.

– Нужно сдаться…

– Взял за ноги, сука! – Он послушно наклонился, но руки дрожали, как у паралитика. Сломался. Как тогда, в детдоме, когда его заставляли красть.

Мы потащили тело к болоту. Снег под ногами хрустел, как кости. Святослав шёл, как на автомате: взгляд в никуда, губы шепчут что-то. Молитву или проклятие?

– Ты же веришь в ад? – бросил я, чувствуя, как желчь подкатывает к горлу. – Это наш билет туда.

Он не ответил. Только чётки в его руке щёлкнули, как счётчик апокалипсиса.

Двадцать минут. Или вечность? Святослав то и дело впадал в ступор, а меня выворачивало в кусты. Главное – дойти. Главное – сбросить груз.

– На счёт три… – прохрипел я. Он кивнул, как марионетка. Раскачивали её, как мешок с мусором. Бульк. Звук, от которого кровь застыла в жилах.

Тело тонуло медленно, будто болото смаковало каждую секунду. Смотри, Свят. Водяной забирает её в свои объятия. Телефон последовал за ней – блеснул в лунном свете, как последний крик о помощи.

Обратно шли, спотыкаясь. Мороз впивался в кожу, но дрожь не от холода. Это лихорадка вины. Или страх? Святослав шёл, уткнувшись взглядом в землю. Его чётки звенели, как цепь.

В машине повисла тишина. Не было слышно даже дыхания. Только липкий запах болота въедался в кожу, напоминая: теперь вы – монстры.

***

Я высадил Святослава у его дома.

– Если что – звони. Если кто спросит – молчи. Если сдашь… – Не сдаст. Таблетка сделала своё дело. Теперь он – мой.

Сколько дней прошло? Неделя? Месяц? Я пил, как никогда. Виски лилось в горло, как расплавленный свинец, но мысли всплывали, будто трупы в болоте. Нет раскаяния. Только страх решётки. Страх, что Свят сломается. Страх, что отец не узнает, не поймет, не примет.

Отец. Его лицо всплыло в памяти – холодный мрамор. Рука сама потянулась к бутылке.

Я засмеялся, и смех отдавался в стенах, как эхо выстрела.

Почему? Почему я всё ещё жду его одобрения? Он же превратил моё детство в ледник. Каждое “недостаточно хорошо” – как удар хлыста. А теперь я звоню ему. Как собака, возвращающаяся к хозяину с окровавленной пастью.

Палец застыл над кнопкой, но я нажал. Гудки. Один. Два. Три. Сбрось. Сбрось, пока не поздно!

– Слушаю, – голос отца звучал устало, будто я уже надоел ему. Как всегда.

– Отец… мне нужна твоя помощь. – Помощь? Или прощение?

Тишина. Даже дыхания не слышно. Он никогда не дышит, когда я рядом.

– Что случилось? – спросил он наконец. Холодно. Кратко. Как приговор.

– Это… сложно. – Сложно объяснить, как я стал твоей копией. Скажи, ты ведь также убил мою мать?

– Говори яснее.

Я сжал телефон до боли в пальцах.

– Я… возможно, влип в историю. Нужно, чтобы ты… прикрыл меня.