– Ты тоже так считаешь? – ищет поддержки у хмельно улыбающегося Земели растерявшийся и удивившийся моей крайней неинтеллигентности миллионщик.

– А вы о чём?

Голова миллионщика покрывается бисерками пота, будто на большой гриб-дождевик роса выпала.

– О стихах, которые я прочёль.

Земеля смерил нового знакомого заторможенным взглядом, встряхнулся и торжественно произнес:

– Стихи твои, старик, прекрасны!

Миллионщик трёт платочком затылок:

– Серьёзно?

– Слово курфюрста бранденбургского! – Земеля одаривает собеседника широченной и обворожительно честной улыбкой. – Даю слово первого поэта Кёнигсберга и всей Восточной Пруссии, великолепные стихи, глубокие, как каналы Преголи, душевные, от души смастрячены, от души, честное слово. Печатать надо быстрее. Собрать и издать солидным сборником. Много их у тебя?

– Ну-у… Делё в том…

– Поэтическую книгу! С портретом и в твёрдом блестящем переплёте. А-абсолютно! И с предисловием.

– Вот и договаривайтесь.

Я спешу скорее прочь.

Миллионщик не отстаёт, догоняет меня в дверях:

– А он сможет?

– Это хороший литератор. А сможет или не сможет… Это уж ты с ним…

– А чё-ё он – Кёнигсберг да Бранденбург?

– Служили мы там вместе. Иди, иди, не сомневайся.

Пока меня не было за столом, Пузо пересадил-таки мою заведующую отделом к себе. Та шлёт мне виноватые взгляды. Я безразлично скольжу глазами по собравшимся. Не безразлично, конечно. Накрыть бы тарелкой салата морду этому зажравшемуся Хеопсу! Но я скольжу…

Штабс-Капитан рассказывает о своих недавних полётах, мёртвых петлях, крутых виражах… Замечаю мимоходом, что с его высшим пилотажем из кресла главного редактора вылететь – два пальца обмочить. Доброжелателей у тебя!..

– Пошли они все в zadnitsu! – Штабс-Капитан берёт бутылку и плещет в стопку через край. – Что теперь, на них глядя, листом дрожать и не жить вовсе?

– Мера же должна быть какая-то.

– У самого-то она есть?

Уже второй человек за день на меня самого в ответ кивает. И верно, останавливаться пора, менять тропочку, однозначно и бесповоротно, не то всё, брат, эндшпиль.

Штабс-Капитан пытается развить мысль:

– Сам же балансируешь… канатоходцем на одной ноге и без страховки…

Слушать такое от такого же тошно. Я гашу морализаторский пыл друга:

– Спой лучше. Эту… «Лодочку»…

– Прямо сейчас?

– А кого стесняться?

Перебивая всех, зычно и не совсем классически Штабс-Капитан затягивает «Лодочку в затоне», которую сочинил ещё студентом, а я студентом долго не мог поверить, что это он сам написал. Понимаю – стихотворение. Но песню?! Со своей чистой, лёгкой, запоминающейся мелодией… Нет, это было выше моего разумения.

Я поддерживаю, подвываю на припевах.

Странно, но и Пацаночка нас поддержала. Откуда она знает её? Пузо набычился, демонстративно жуёт.

В обнимку вваливаются Земеля с миллионщиком. Оба довольны, так и светятся.

– Договорились? – спрашиваю.

– Ещё как! – смеётся Земеля.

– Вот и хорошо, – киваю я другу, может, отвлечётся, наконец, от своих дурных мыслей. Да и на ночную рубаху жене заработает.

Стали расходиться. Программа презентации исчерпана. Пузо комплектует пассажиров в свой «лимузин». Тащит туда Пацанку. Поддав лишка, он наконец обнаглел, распустил и язык, и руки, поганый свой язык, мерзкие свои руки. Та вежливо отбивается… Сколько же можно терпеть?

– Видишь, она не хочет с тобой ехать, – говорю ему в закоулке коридора, где мы оказались на короткое время втроём.

– А с кем она хочет?.. – придаёт он фразе второй смысл и пышет мне в лицо табачным дымом. – Не с тобой ли?

Тогда я говорю ему:

– Неважно. Но тебе её, как Бреккеке Дюймовочки, не видать, понял?