Он ли? Конечно, он! Та же крутолобая дельфинья голова… И не он. Лицо рубцами-морщинами исстёгано, под глазами отёчные подковки, и нет той пружины во взгляде, от которой когда-то и я напружинивался, и многие, кто был с ним рядом. Не холила жизнь моего Земелю после армии, нет, не холила.

Поначалу гражданка для него была вполне безоблачной. Отдохнув чуток, устроился, как и намеревался, в школу, вплотную взялся за рукопись своей будущей книги, осуществил мечту – купил ружьё, приобрёл охотничьего пса и стал лазить по лесу… Но одну вещь наполеоновская голова Земели не могла предугадать: коллектив школы, не считая сторожа-истопника, был поголовно женским, на пятьдесят процентов незамужним и на пятьдесят из тех пятидесяти – молодым, можно сказать, юным, только-только со студенческой скамьи. И началась на забредшего в заповедник оленя дикого охота! Победила учительница пения, выпускница музыкального училища, штучка, по словам Земели, на первый взгляд утончённая, возвышенная, романтическая, а на самом деле… «Все они одинаковые, одним инстинктом мазанные. Сперва Бетховен, Бах, Вивальди, а потом…»

Потом наш учитель, писатель, художник, охотник и идейный холостяк стал простым безыдейным и очень ревнивым мужем.

Трагедия грянула в первую же брачную ночь. Оказывается, философствовать о любви, браке, верности, ревности – это одно… Оказалось, во-первых, что Земеля у своей жены – мужчина не первый, а во-вторых, что он страшно ревнивый человек, мнительный, болезненно подозрительный, занудливый, вспыльчивый, даже психованный и многое другое, нехорошее, чего в себе учитель словесности раньше и подозревать не мог.

И забился мой Земеля ошарашенной рыбиной, пойманной на примитивную блесну. Рукопись, школа, охота… – всё побоку. Натянулась леса, ни вправо, ни влево, ни в глубину не уйти. Стал Земеля чёрный рок свой в горькой топить. Да только усугубил болезнь. Уж всё подряд, ну всё-всё – и кино по телевизору, если про это, и любая задержка её на работе, в очереди ли в магазине – всё вызывало приступы жгучей ревности, которая, по словам Земели, натурально душила его, сдавливала грудной жабой сердце. Я так и не понял, имелись основания для ревности или же виной всему – больное воображение моего друга, возбуждаемое его творческой фантазией и усугубляемое алкоголем?

– Основания? – переспрашивает он меня. – Вот буквально месяц назад вынимает из сумочки французские духи и мажется, зажмурив от сладострастия глаза, как кошка… Откуда? – спрашиваю. Купила, говорит. Но разве уважающая себя женщина покупает сама себе французские духи? Скажи, покупает?

Я пожимаю плечами – кто знает?

Развязка, короче, такова. Земеля «накрыл» жену в актовом зале школы с инспектором вышестоящей организации. У рояля. Средь бела дня. Музицировали? Земеля не объяснил. Но в драку с очкариком ввязался. Тот вышел не таким цыплёнком дохлым, каким показался. Наградили друг друга добрыми тумаками, что меня немало смутило: любовники-то обыкновенно ретируются поспешно и без оглядки…

Дома Земеля принялся пытать жену: кто да что? зачем да почему? И до того разогрелся – схватил двустволку, чтобы на месте пристрелить гадючку… Та ноги в руки. Он за ней. По главному их просёлочному проспекту… Приостановила её защёлкнутая калитка родительского дома, тут-то Земеля и спустил оба курка, чтоб дуплетом…

Осечка!

Сплоховало ружьецо. Какая-то деталька отказалась послужить правому делу.

Нет, то не развязка драмы у родительской калитки была, а завязка, тугая, морским узлом, потому как приехал он в город не в гости ко мне, а за запчастями к оружию возмездия.