– Оставьте ее, – пробормотала г-жа Бош. – Вы, чего доброго, еще вцепитесь друг дружке в волосы. Говорю вам, нет ничего серьезного. Это не она.

В ту минуту, как молодая женщина вешала последнюю штуку белья, у дверей прачечной послышался смех.

– Тут двое пузырей спрашивают свою мамашу! – крикнул Шарль.

Все женщины обернулись. Жервеза узнала Клода и Этьенна. Заметив мать, они побежали к ней по лужам, постукивая о каменные плиты каблуками своих деревянных башмаков. Клод, старший, держал за руку маленького брата. Прачки ободряли ласковыми восклицаниями детей, которые немножко робели, хотя и улыбались. Наконец, они остановились перед матерью, не выпуская друг друга и задрав кверху свои белокурые головки.

– Вас прислал папа? – спросила Жервеза.

Но тут, нагнувшись завязать башмаки Этьенна, она заметила ключ от комнаты, с медным номером, болтавшийся на пальце Клода.

– Как, ты принес ключ! – сказала она с удивлением. – Зачем?

Ребенок, заметив ключ, о котором совсем забыл, по-видимому, сообразил что-то и воскликнул звонким голосом:

– Нана уехал!

– Он пошел за завтраком и велел вам сходить за мной сюда?

Клод посмотрел на брата, не зная, что сказать, потом выпалил разом.

– Нана уехал… Он вскочил с постели, уложил все пожитки в чемодан и отнес его на извозчика… Он уехал.

Жервеза, сидевшая на корточках, медленно выпрямилась, побледнев, прижимая руки то к щекам, то к вискам, точно чувствовала, что ее голова готова лопнуть. Она не могла найти слова и только повторяла машинально:

– Ах, Боже мой!.. Ах, Боже мой!.. Ах, Боже мой!..

Между тем г-жа Бош в свою очередь принялась расспрашивать ребенка, в восторге от того, что ей пришлось играть роль в такой истории.

– Послушай, голубчик, расскажи-ка хорошенько… Это он замкнул дверь и велел вам принести сюда ключ, да?

И, понизив голос, прибавила на ухо Клоду:

– А была какая-нибудь дама на извозчике?

Ребенок снова смутился. Потом повторил свою историю с торжествующим видом:

– Он вскочил с кровати, уложил все пожитки в чемодан, он уехал…

Затем, видя, что г-жа Бош не обращает на него внимания, он потянул брата к крану. Оба стали забавляться, выпуская воду.

Жервеза не могла плакать. Она задыхалась, опираясь на лохань, стискивая лицо руками. По временам дрожь пробегала по ее телу; у нее вырывался вздох, и она сильнее прижимала кулаки к глазам, точно желая исчезнуть в темноте. Ей казалось, что она надает в какую-то черную яму.

– Полно, душечка, перестаньте, – пробормотала г-жа Бош.

– Если б вы знали, если б вы знали! – отвечала, наконец, Жервеза чуть слышно. – Он заставил меня сегодня утром заложить мою шаль и рубашки, чтобы достать денег на извозчика…

Она заплакала. Воспоминание об этом закладе вызвало у нее рыдания, собиравшиеся в горле.

Этот заклад казался ей самым безобразным и горьким фактом в ее несчастии. Слезы текли по ее подбородку, и она даже не вспомнила о носовом платке.

– Будьте рассудительны, успокойтесь, на вас смотрят, – повторяла г-жа Бош, суетившаяся вокруг нее. – Можно ли так огорчаться из-за мужчины!.. Так вы его любили, а, милочка? Сейчас вы сами разнесли его… А теперь вот плачете, надрываетесь… Бог мой, как мы, женщины, глупы!

Потом прибавила тоном материнской нежности:

– Такая хорошенькая, молоденькая женщина, как вы! Ну, не безобразие ли это… Теперь можно вам все рассказать, не правда ли? Помните, когда я остановилась перед вашим окошком, я ведь уже подозревала… Вообразите, сегодня ночью, когда вернулась Адель, я услыхала вместе с ее шагами мужские шаги. Мне захотелось узнать, в чем дело; я выглянула на лестницу. Мужчина уже поднялся во второй этаж, однако я узнала сюртук господина Лантье. Бош, который был на дежурстве сегодня, видел, как он уходил утром. Конечно, он был с Аделью. У Виржини есть теперь господин, к которому она ходит два раза в неделю. Во всяком случае, это неприлично; у них одна комната и спальня, и я решительно не понимаю, где могла спать Виржини.