– Если проживешь.

Я замерла.

– Мило, – скривила я рот. – Если проживу. Убери от меня руки! Не трогай меня никогда, – завопила я, выведенная из себя.

– Что так? – начал он сильнее цепляться за тело. – Или тебе неприятно.

– Не выношу тебя. Отцепись, – ногти были пущены в ход, но и это не сильно помогло.

– Не выносишь? Правда? – издевательски произносил бархатный голос.

– Пусти немедленно!

Он вздохнул глубже, прищурился, снова дернул уголком рта и промолчал.

– Тогда отдай!

– Нет у меня ничего!

– А если я допрошу с пристрастием? – нагнулся он ближе.

– Валяй! Хочешь, помогу избежать дальнейших проблем? Ванна есть, ножи тоже. Вскрыла вены – и все в порядке. А ты потом сможешь обыскать еще раз мои вещи и убедиться, что у меня ничего нет, – шипела я как настоящая змея, брызгая словами вместо яда.

Тут он резко схватил меня за волосы и потащил, причем так быстро, что я опомниться не успела, но успела удариться обо все, что только можно, подтащил к самому краю перил и нагнул вниз, перекинув через перила. Я от ужаса вцепилась в его руки. Перед глазами были только его карие глаза, которые казались абсолютно черными в ночи, с ярким огнем внутри как будто от лазера. Сейчас он точно походил на чудовище из ужастиков. Говорят, что в такие минуты перебираешь имена всех богов, чтобы спастись. Я даже этого не смогла, застыла от ужаса, как загипнотизированная.

– Теперь как? Все еще хочешь умереть? – держа за лацканы пиджака, произнес он.

У меня от страха пропал и дар речи, я лишь цеплялась за него и смотрела. Он тоже смотрел и, наконец, сообразил, что перегнул палку, перепугал сверх меры. Руки притянули меня обратно, и он замер, снова уставившись на меня.

– Мне нужна эта вещь, и я ее получу, – тихо произнес бархатный голос, чтобы до меня дошла вся серьезность положения.

Мои глаза так же заморожено смотрела на него, что окончательно заставило в его голове укорениться мысли о том, что сейчас от меня ничего не добиться. Оглядев с недовольством еще, вздохнул и потащил мое тело обратно в дом, так же вцепившись мне в волосы. Обращался как с кошкой, которую хватают за шкирку, и тащат. И я шла, податливо и не соображая особо. Впихнув меня внутрь, он плотно захлопнул дверь на балкон и навис надо мной как туча. Рука дотронулась до волос, наконец, освобожденных, и стала растирать болевшее на голове место. Разум блуждал где-то очень далеко, а тело стояло и не шевелилось.

– Можешь идти поплакать о своем Леше, – в приказном порядке произнес голос. – Заодно подумай о своем положении.

Ноги потащили меня в спальню, которая давала приют голове не раз, чтобы теперь позволить уткнуться в подушку и выплакать все. Я повернула ручку двери и включила свет. Меня ужаснуло увиденное. Он спал на моей кровати, точнее – на своей. Как теперь я буду на ней спать? Я снова потянулась к выключателю, свет погас, медленно села на кровать и уставилась в темное окно. В груди трепетало сердце, в голове не было никаких светлых мыслей – сплошной ком.

– Что теперь? – вот главный вопрос, который я задавала самой себе.

Я сидела, сжимала холодные пальцы и вздрагивала каждый раз, когда слышала шум вдалеке. Слезы сами собой катились по щекам потоком, я не предполагала, что обладаю таким запасом. Прохныкав с час до такой степени, что стала болеть голова, я двинулась в ванну.

Преимущество роскошных парижских квартир в том, что у каждой спальни есть собственная ванна и гардеробная, а это значило, что он уснет в другой комнате, а я не увижу его до утра. Схватив его серую кофту без спросу, которой я все это время согревалась холодными парижскими ночами, лежа одиноко в этом доме, до жути пугавшем, прикрыла дверь, стянула с себя все, залезла в ванну и пустила воду. Она побежала по белому дну, поднимаясь все выше, затопляя тело. Я подняла голову в потолок и забылась на полчаса.