Оторопев, я хлопала глазами, глядя в упор на мужчину. Мне и верилось, и не верилось.

– Попытаешься вернуться домой – останешься без головы, – тихо произнес голос.

Лоб наморщился.

– Думаешь, те люди просто так тебя отпустят, после того, что ты у них забрала. Они будут ловить тебя везде: в аэропорту, на железной дороге, даже в автобусных парках. Их много, кому-нибудь попадешься в руки.

Лоб нахмурился еще больше.

– Тебя разорвут на мелкие кусочки, – снова произнес красивый бархатный голос ужасные слова.

Я интуитивно верила, но анализируя, отказывалась верить его словам, его поведение казалось абсурдным. Что я забрала? У кого? И почему вдруг я не должна возвращаться? И почему вдруг ему должен был поверить Леша? Если бы поверил, то первым же рейсом полетел бы сюда. Скорее всего, Илья ему не звонил. Но с какой целью этот фарс?

– А если ты заупрямишься, то они начнут изощряться на твоих родных. Начнут с любимого, потом перейдут на родителей…

Его глаза смотрели так яростно и зло, что я верила каждому слову, хоть они и противоречили логике. В них была ненависть и жажда крови, ничего больше. Таким взглядом смотрит солдат на своего ненавистного противника, в нем нет жалости или сострадания, он готов идти до конца, чтобы получить желаемое.

– Где это? – надавил голос.

– Что? – все еще хмуря лоб, смотрела я в темно-карие глаза, которые в ночи были черными как цвет камня раухтопаз в темноте.

Он покусал губы. Его родинки возле двух уголков рта зашевелились.

– Отдай, тогда с тобой ничего не случится, – продолжал бархатный голос, убедительный и пугающий, не смотря на свою красоту.

– Что отдать? – прошептала я едва слышно.

– Отдай, – еще ближе стало его огромное тело.

– Что? – едва слетело с губ.

– Хватит притворства! – крикнул он, схватив за плечи. – Отдай, или с жизнью расстанешься!

– У меня ничего нет, – тихо произнесла я, похолодев внутри от страха.

Он подтащил меня ближе и заблестел глазами.

– Это не шутки! Ты можешь оказаться в том же положении, что и тот мужчина в Венеции.

Я вздрогнула и замолчала, продолжая смотреть в его глаза, ничего не понимая. О чем именно он спрашивает, о рисунке или и флешке?

– Отдай, – глухо произнес голос.

– Я клянусь, у меня ничего нет, – наполнила я слезами глаза. – Я хочу домой, – слезы закапали на пол.

– Ты останешься здесь, – пророкотал голос над моим ухом, – пока не отдашь, что взяла.

Я подняла на него глаза, начиная его ненавидеть.

– У меня ничего нет!

– Есть! – давил бархатный голос.

– Тебе нравится издеваться? – я сопротивлялась как крыса, загнанная в угол.

– Очень, – тихо и пугающе ответил он. – Где то, что ты взяла?

– Ты теперь до бесконечности будешь задавать мне этот вопрос? У меня ничего нет, – твердо ответила я, потому что мне было все равно, даже если он начнет меня пытать раскаленным утюгом или резать вживую.

– Игры продолжаются, – вздохнул он.

Я всхлипнула еще пару раз, опустила глаза в пол, смотрела, как слезы капают. Он помолчал, бегая по мне глазами, придвинулся еще ближе и схватил за шею, заставив поднять глаза.

– Думаешь, ты до бесконечности сможешь играть со мной в эту игру? – угрожал красивый мужской голос.

– А тебе бы этого хотелось?

Сердце у него екнула, и я это почувствовала.

– Это игры больших дядей с толстыми кошельками, маленьким девочкам в них не место, – говорил он, приближая ко мне свои глаза.

– А ты какую роль играешь? Ты не толстосум, или ты на побегушках?

Родинка около уголка рта дернулась, сделала крюк и вернулась обратно. Он сдержался, но я его задела.

– Я тот, кто еще может тебе помочь, – ответил Илья на мой вопрос.

– Да ты мне уже помог. Век не забуду.