– Она не пожалуется, – нежно и слезливо произнес отец. – Она не такая… Была. А, черт!

Он допил то, что оставалось в бутылочке. Покосился на следователя:

– Погодите… Откуда у меня бутылка? Это я вашу пью, что ли? Ладно, я сейчас сбегаю, куплю…

Следователь усадил его на место:

– Потом купите. Все равно пить не буду, я на работе. Вы с дочерью часто виделись?

– Да нет… Совсем не виделись, – с прежней слезливой интонацией запричитал тот. – Ее против меня настроили. Алка и этот ее боров. Ну, конечно! Я ж по-немецки не умею… Куда мне!

В конце концов он довольно связно пояснил, что в начале мая дочка явилась к нему после двухлетнего перерыва. И кстати, просила ничего не рассказывать маме.

– Я и не стал бы. Что ж я буду своего ребенка закладывать!

– Ну а когда узнали, что дочь пропала, тоже не рассказывали?

– А какое это имеет отношение? – запутался он. – Она же не у меня пряталась. Да я и не переживал. Знал, что вернется.

– Почему же? Вот ее мать, например, переживала. Обратилась в милицию. И отчим переживал.

Ватутин взвился:

– Он-то? Хрен вам! – И тут же осекся, забормотал: – Господи, что же это… Родного ребенка убили… Я на похороны пойду! Пусть они что хотят говорят, а я пойду! Не имеют права запретить!

Он схватился за пустую бутылку и отдернул руку, будто обжегся.

– Я все-таки сбегаю, ларек тут рядом.

Следователь покачал головой:

– Так уж это необходимо? Лучше бы мне помогли, подумали. Вспомнили, о чем вам дочка рассказывала.

Тот мучился, ерзал на продавленном матраце, сжимая огромные темные кулаки. «Пустой номер, ничего он не вспомнит. – Следователь смотрел на этого человека без тени жалости. – Напьется, тут же забудет, что дочь умерла. Ну, подерется с кем-нибудь. Поплачет. Такому легче, чем трезвому. Лишний повод выпить».

– Ну а про своего парня Ольга рассказывала? – закинул удочку Балакирев. По личному опыту он знал – такие, взятые с потолка вопросы иногда мобилизуют память алкоголиков. Те зачастую не подозревают, что запомнили что-то, и без посторонней помощи им не справиться.

– Про парня? – глупо переспросил тот.

– Ну, у которого шикарная машина.

– Разве у него машина? – озадачился Степан Арсеньевич. – Не помню… Может, и есть машина. Она говорила, что торопится, что ей надо встретиться с каким-то другом. Потому и не стала долго сидеть.

Как ни бился Балакирев, больше ничего выудить не удалось. Он сунул блокнот в кейс и встал:

– Ладно, еще увидимся, я думаю. Если понадобитесь – пришлем повестку на вахту или позвоним… Кстати… Вы москвич?

– Мама из Загорска, а я москвич. – Хозяин тоже засобирался в путь. Он шарил по карманам, потом, опасливо взглянув на следователя, запустил руку под матрац. Извлек оттуда тщательно сложенную сторублевку.

– От себя же и прячу, – смущенно пояснил он. – Ну и от гостей. Тут всякие ходят.

– Что ж вы живете в общаге? – поинтересовался следователь, наблюдая, как Ватутин запирает свою капризную дверь. – Квартиру жена отняла при разводе?

– Ну, какое! – возмутился тот. – Алка хоть и стерва, но не настолько же… У меня после разъезда комната осталась. Хорошая комната.

– Пропили? – просто спросил следователь.

– Да как сказать… Вроде бы не пропил, а потерял. Прописал там одну бабу… Женился на ней. Надоело одному мыкаться. Да только какая она жена, так… Название одно! Не мог я с ней жить. Она меня не понимала. Нашел вот работу с жильем. Ничего… Живу. Меня тут временно прописали.

«Живешь, пока у тебя руки двигаются. – Следователь шел чуть позади Ватутина – тот шустро устремился к вахте, сжимая в кулаке деньги. – А когда совсем сопьешься – прямая тебе дорога в бомжи».