– Тогда что мне делать, дядя? – прокричал растерянно Кирилл. – Я собираюсь обратиться с заявлением в полицию о розыске папы. Как ты считаешь, у меня примут такое заявление или отфутболят к тебе?

– Точно не знаю, – закрывая глаза, ответил Вадим. – Не было нужды интересоваться этим. Но одно я знаю точно: такие заявления принимаются по истечении трёх суток отсутствия человека. Давай поступим так, Кирилл: подождём, когда истечет положенный срок и, если за это время отец не вернётся или как-то не даст знать о себе, мы с тобой оба идём в полицию и подаём заявление. Годится?

– Что ж, давай так и поступим, дядя, – с трудом согласился племянник. – Я всё-таки надеюсь, что с папой ничего страшного не случилось.

– Ты надеешься, а я в этом уверен, – солгал Вадим. – Если появятся какие-то новости, я дам тебе знать телефонным звонком, Кирилл. И буду очень признателен, если ты сделаешь то же самое.

***

Малик позвонил поздно вечером. Вадим сразу же ответил ему взволнованным «алло».

– Я рад тебя слышать, дорогой, – заговорил Малик вкрадчиво. – Вай, сколько горечи и печали в твоём голосе, Вадик? Может, ты болен?

– Да, я болен, я с ума схожу! – воскликнул истерично Вадим. – Где мой брат? Что с ним? Меня уже одолели звонками его дети, друзья и знакомые! А я названиваю тебе весь день, а ты…

– Сколько вопросов за один раз, – ухмыльнулся Малик. – Давай поступим так, Вадик, ты сейчас выходишь на улицу, садишься ко мне в машину, и мы спокойно разговариваем, дорогой. Только свою мобилу оставь, пожалуйста, дома. Мы должны поговорить так, чтобы быть уверенными, что нас не подслушают. Не знаю, правда или нет, но, говорят, американцы научились заставлять шпионить за хозяевами их смартфоны, телефоны, компьютеры… А если они умеют это делать, значит и россияне от них не отстали.

– Ты что, допускаешь возможность, что нас могут подслушать? – ужаснулся Вадим.

– Выходи, моя машина у подъезда, – сказал Малик. – Я приехал к тебе не случайно. Нам есть о чём поговорить.

Несколько минут спустя Вадим уже сидел на пассажирском сиденье рядом с Маликом. Наступившие сумерки не позволяли его рассмотреть, но Богословцев и так хорошо знал, как он выглядит.

Красивый, атлетического телосложения мужчина, с пышными усами и короткой чёрной бородой… Большие, широко открытые лукавые глаза зачаровывали собеседника и располагали к доверию, которым Малик впоследствии бесцеремонно злоупотреблял. Вкрадчивым голосом он говорил о порядочности, справедливости и об исламе как о главенствующей религии, убеждая собеседников в том, что исламские террористы – мученики, которых вынудили взяться за оружие, чтобы противостоять злу. Свою жизнь он расписывал как упорную борьбу и всё преподносил так, словно был рождён только для этой «великой цели».

– Ну, чего молчишь, спрашивай, дорогой? – коснувшись руки Вадима, заговорил «доверительно» Малик. – Вижу, не в себе ты, и знаю от чего. Ты беспокоишься о своём брате?

– Да, о нём, – дрогнувшим голосом ответил Вадим. – Мне уже два дня звонят, Дениса разыскивают. Дети, партнёры… Только ты не звонил, это я тебе названивал.

– А нечего мне сказать тебе было, вот я и не отвечал на твои звонки, – вздохнул Малик. – Нет у тебя больше брата, дорогой, умер он.

– Что-о-о? – прошептал поражённый новостью Вадим. – То есть как умер? Так ты же обещал…

– Обещал, но не смог сдержать своего обещания, – пожимая плечами, сказал Малик. – Мы схватили твоего брата, запихнули в машину и увезли в укромное место, чтобы поговорить с ним. Но, аллах свидетель, случилось непредвиденное. Твой брат умер в машине. На вид он был таким здоровым и цветущим, а сердце… Мы даже пальцем его не тронули, а он умер от сердечного приступа.