Элмер Джексон заметил, что в сравнении с восемьюстами милями между банкой с огурцами и кофейной чашкой путешествие вдоль Миссури выглядит весьма продолжительным.

– О да, Элмер, да. Оно очень продолжительное. Думаю, около двух тысяч миль. К тому же оно окажется еще длиннее, потому что, как уже сказал, я буду отклоняться. Да, буду. Я стану съезжать с главной дороги, чтобы обследовать те обширные пустые пространства, куда два капитана не заглядывали.

Джексон, чья собственная жизнь длиной в сорок один год пока представляла собой медленное, бессвязное, порой по кругу, петляние между мукомольными мельницами, литейными заводами и пивоварнями, если не считать периода службы в армии, протяжно свистнул и сказал Беллману, что никогда бы не пустился в подобную авантюру.

– А что после шляпы?

– После шляпы, Элмер, довольно долгий путь к Тихому океану, но надеюсь, что так далеко мне ехать не придется. Надеюсь, что, если я не найду того, что ищу, возле реки, тогда они должны быть в предгорьях. – Его крупные руки очертили пространство за пределами стола. – Где-то на этой обширной неизведанной внутренней территории.

Элмер Джексон почесал живот, налил себе еще чашку беллмановского кофе и объявил, что не может придумать ни одной причины, которая заставила бы его растрясать свою задницу, чтобы проехать пол чертовой земли.

Джули сказала, что была бы благодарна Элмеру Джексону, если бы он не ругался.

– А тебе, Сай, не приходило в голову, – обратилась она к брату, – что там будут дикари?

Дикари, которые ему повстречаются, продолжила Джули, без сомнения, набросятся на него в тот же миг, как заприметят его ярко-рыжие волосы и приближающуюся к ним через дикую местность крупную, неуклюжую, непривычную на вид фигуру.

Беллман ответил: он надеется, что этого не случится. Из того, что он прочел, сказал Беллман, следует, что там, куда он направляется, индейцы ведут себя вполне миролюбиво, если у тебя приготовлено для них достаточно полезных промышленных изделий и побрякушек. А у него с собой их будет немало.

Джексон поднял мохнатую бровь и сказал, что встречал столько индейцев здесь, в Соединенных Штатах, что ему хватит на всю жизнь и он ни за какие коврижки не согласился бы пройти сквозь строй этих уродливо размалеванных лиц и полуголых тел, как бы ни торопился.

Беллман кивнул. Он улыбнулся своей добродушной улыбкой и похлопал по рукоятке ножа и ружью, стволом прислоненному к столу:

– Со мной ничего не случится, Элмер. Не беспокойся.

Джули поджала губы, встряхнула лежавший у нее на коленях чулок и сказала, что не понимает, зачем человеку уезжать за три тысячи миль от своего дома, от своей церкви и своей дочери, у которой и так уже нет матери.

– Ни один хороший отец, Сай, никогда бы не бросил своего ребенка, свою плоть и кровь, ради такой дури.

Элмер Джексон сдавленно рассмеялся. Похоже, ему пререкания между братом и сестрой казались веселым развлечением.

Беллман протяжно выдохнул:

– О Джули…

– Брось это свое «О Джули», Сайрус.

Беллман снова вздохнул. Вид у него был беспомощный.

– Я должен поехать. Поехать и увидеть. Это все, что я могу тебе сказать. Должен. Я не знаю, что еще сказать.

– Мог бы сказать, что не поедешь.

Беллман протянул огромную, похожую на лапу руку через стол к сестре и тихо, почти с благоговением и с каким-то детским изумлением сказал:

– Если они там есть, Джули, то я буду первым, кто, вернувшись, принесет весть об их существовании. Разве это не потрясающе?

Джули рассмеялась:

– Было бы потрясающе, Сай, если бы ты оставил мне и Бесс что-нибудь более существенное, чем старые часы, золотое кольцо и целый двор жалкой скотины – один дряхлый жеребец, троица изможденных кобыл, кучка ослов с ослицами, несколько непроданных лошаков и одна норовистая и похотливая мулица.