Сестру аж передернуло. Нет, мед она любила до безумия, но ходить по соседям и надоедать им с просьбами купить свое любимое лакомство?!! Во-первых, жалко, а, во-вторых, недостойно дочери Фенриха Маститого!

– Ну-ну, – подбодрил я Матильду. – Дальше-то что?

– Дальше-то, – поддакнул Причард. Штуша ничего не сказал – он объедал молодые веточки с деревьев, смачно жуя и похрустывая. У меня тягуче заныло в животе, но я пересилил себя и придал своему лицу выражение глубочайшего интереса.

– Дальше я замучилась бегать каждый день на поляну и лаяться с феями из-за травы…

– А по-хорошему нельзя было?

– Поди, попробуй! Скажи лучше спасибо, что тебе с этим пакостным народцем встречаться не приходилось! Вот ведь правду люди говорят: «Чем меньше, тем хуже»!

– Люди говорят: «Мал золотник, да дорог»!

– Это не про них. Они хоть и феи молочных зубов, а кусаются – дай Бог каждому! Во! – и Тильда продемонстрировала скопище мелких фиолетовых пятнышек на руках. – Да и прибить их не моги – верткие! А про дихотома слышал? То-то же.

– Я не слышал, – встрял Прич.

– Книжки надо читать, – отрезала сестрица. Я молча зааплодировал.

– Так вот. Матушка разрешилась от бремени. Очередной братик, чтоб его… Шесть кило весом, косматый, как медведь. Назвали его в честь пропавшего батюшки. А у святого отца омрачение случилось – сивухи перебрал, ну и окрестил малыша Фенриром. Так мелкий с того дня каждую ночь напролет воет навзрыд, особенно если ночь лунная.

– Это он так плачет, – попробовал заступиться за маленького Штуш.

– Тебе слова не давали, – огрызнулась Тильда. – Плачет он… А ушки-то остренькие! Ну вот… Так кто, думаете, его качал и стирал многочисленные пеленки? Матушка? Ха! Она всегда вдали от суеты, пиры закатывает. Кормилица? Ха-ха. И не кормилица – той, видите ли, отдыхать нужно и есть мясо, а то, мол, молоко пропадет. Вот я и крутилась – то на поляну за травой, то пеленки прополоскать, а тут еще сплошной скулеж, вытье, оханье и бульканье. Спятить можно!

– Ну, куда уж дальше-то, – проворчал я и получил по уху.

– Поговори еще! Вот я и решила вас догнать, пока далеко не уехали. Леопольду я травы наготовила на год, а младенец и без меня проживет. Хоть пару-тройку ночей поспать нормально, на свежем воздухе. А я вам пригожусь. Готовить буду, убирать. Я еще дупла пчелиные нюхом чую – с медком будем!

– Знаю я, как ты убираешь, – холодно сказал я, потирая ухо. – Вещи все с места на место переложишь, да так, что потом не найдешь ничего, а потом будешь гордо ехать на коне и говорить: «Вот какая я уборщица»!

– Ты дождешься когда-нибудь! – Тильда злобно посмотрела на меня. – Вот взяла бы и уехала! Что бы вы тогда делали?

– Ехали бы дальше, – пожал плечами я.

– А мед?

– Мед… Да, мед – это хорошо.

– А готовить?

– Это тоже хорошо. Главное – вкусно!

– Тогда бери свои слова обратно!

– Не возьму! Правду не задушишь!

– Тогда я тоже сейчас про тебя кое-что расскажу…

– Друзья мои! – я приподнялся с места. – Моя сестра едет с нами! Не правда ли, здорово?

– Замечательно, – кисло сказал Прич. – Только женщин нам и не хватало. Вечно их защищай, спасай, а благодарности не дождешься.

– Пусть едет, – кивнул Штуша. – Она смелая. Вон как на меня кричала!

– Кстати, а что это за ископаемое? – подняла бровь сестра.

– Ископаемое ископалось из норы, – пояснил я. – Не дракон. Зовут Кутя. Или Штуша, все равно. Так как Громобоя Прич не уберег, я еду на нем.

– Конь на обед, молодец на ужин, – невпопад разъяснил оруженосец.

– Ты еще скажи – «волчья сыть, травяной мешок», – съязвила Тильда.

– Давайте ее не возьмем, – взмолился Прич. – Пусть катится в свой Фарамор. Я сам по дуплам лазать буду!