– Пошли, козлина! До звонка пять минут!

– Да! – Он быстро застегивает молнию и протискивается мимо меня к двери. – Пока, Фриби. Спасибо, Фриби!

Его приятель снаружи просунул голову в дверь и, осмотрев меня, говорит громким протяжным фальцетом:

– ФРИ-И-И-И-БИ!

Оба фыркнули и удалились. Я знаю, что мне тоже нужно вернуться на урок, но, если осталось всего пять минут, какой смысл? Туалетной бумагой я вытираю ноги, смотрюсь в зеркало и поскорее привожу себя в порядок, пока не прозвучал звонок и все не увидели, как я выхожу из мужского туалета.

– Я однажды делала это в школе. Но у парня ничего не получилось. Мы оба слишком боялись.

Поскольку мои глаза были закрыты, я лишь слышал Аннеттин голос и чувствовал, как она взяла у меня из рук тетрадь.

– Эй, не беспокойтесь, будьте счастливы! Все прошло. Можете открыть глаза – вы дома.

Она присела на корточки передо мной, совсем рядом. Она не улыбалась, но было ясно, что она довольна.

– Это и правда была Фрея? Она этим занималась?

– Часто. Прикоснитесь к тетради снова и увидите многое, чем она занималась. У нее было два прозвища в школе. Фриби, как здесь, то есть «подстилка».[3] И Туннель, Сильвер-Туннель.[4] У меня есть для вас еще несколько находок.

– Не хочу! Убирайтесь!

– О нет, вам придется их взять, перфессер.[5] Таковы правила. Вы сказали мне правду, а теперь я говорю вам. Зачем же, по-вашему, она вернула меня? Я ваша Медуза! Я говорю вам только правду и всю правду о вашей жизни. Помните, как Бини начала находить здесь эти штуки? А я нашла еще.

– Бини не злая!

– Это не зло, это факты. Я показываю вам правду. Что другие думают о вас, что в действительности происходит, когда вы не видите… Вы любите говорить это другим. А вот кое-что для вас. Помните, как Нора сказала: «Не нужно меня хвалить, папа».

– Ты не знаешь Нору!

– Не знаю, но я знаю правду. Вот сокровище номер два, папа. Помните? Он любил их.

Она протянула мне что-то, но я был в таком замешательстве, что не сразу понял, что это.

– Это бублик! Помните, как Джеральд любил их? Как расхаживал по дому с бубликом во рту? То есть в старые добрые дни. До того, как вы упекли его в дурдом.

Я не взял бублик, но она бросила его мне на колени. Я не хотел. Он казался тяжелым. Кусок хлеба.

Как только он коснулся меня, я увидел мир глазами Джеральда. Глазами Джеральда – ребенка – взрослого – безумного – животного. Цвета ревели и шептали. Они имели голоса. Громкие – и кричали все громче. Стулья больше не были стульями, потому что я не понимал, что это такое. Запахи – малейший, ничтожный запах, хороший или плохой, взрывался во сто раз сильнее, чем мне было знакомо. Химикаты, цветы, букашки в земле, немытая посуда в раковине. Все. Я чуял все их запахи.

Мой рот. У меня во рту что-то есть, и мне оно нравится. Я замычал с этим во рту. Мне приятно сжимать это зубами. Мягкое.

Я хожу повсюду, куда могу пойти. Иногда я вижу людей. От них тоже хорошо пахнет. Иногда они дотрагиваются до меня, или что-то говорят мне, или толкают меня на место – или не на место. Если место мне не нравится, я кричу. Они говорят: хорошо, хорошо, хорошо. Хорошо.

Все было хорошо, и вкус был хорош, и я чуял мир и слышал шум людей. А потом послышалось «БАМ!», и входит он, и я падаю на пол и кричу, потому что он тут. Он обижает меня. Он кричит на меня. Я ненавижу его. Я ненавижу его. Я колочу его. И буду его колотить и колотить. Эта большая штука будет обижать. Возьму ее и ударю его, и он упадет. Он плохой. Другие что-то говорят ему, но они тоже напуганы. Он и на них кричит. Он входит в комнату и делает «БАМ!» дверью. Когда он уходит, люди снова разговаривают, они снова хорошие. А он плохой. Ненавижу. Плохой. Ненавижу. Плохой. БАМ.