Прохаживаюсь из одной стороны комнаты в другую с ребёнком на руках, и к своему удивлению обнаруживаю, что младенец вновь засыпает.

Класть его обратно в люльку выше моих сил, поэтому я просто присаживаюсь на край дивана вместе с малышом на руках.

Всё это время Богдан не сводит с меня глаз, пристально рассматривая, словно видит впервые.

– Что? – шепчу, чтобы не разбудить ребёнка. Хотя бы пока не приедет доставка с детским питанием.

– Ничего, просто непривычно видеть тебя с ребёнком на руках, – отвечает с теплотой в голосе и отводит взгляд.

– Когда ты вызовешь полицию и скорую? Я не уверена, что заказанная нами смесь точно подойдёт ребёнку. Это же всё очень серьёзно, Богдан, его нужно показать специалистам, да и полиция должна заниматься поиском матери…

– Я не буду вызывать полицию, – отвечает категорично.

– В смысле, Богдан, а скорая? – продолжаю настаивать и взывать к здравому смыслу своего друга.

– Вместо скорой приедет дядя Боря, если ты не забыла, он лучший педиатр в городе.

Ну, да. У Романовского старшего помимо основного бизнеса осталась ещё частная клиника, которую он купил давно, лет двадцать назад, может, чуть меньше. И там полно врачей, с некоторыми из которых знаком и Богдан.

Насколько я знаю, дядя Егор даже хотел скинуть на сына руководство клиникой, но Богдан выбрал специальность совершенно в другой сфере, чем вызвал недовольство родителей в своё время. Так же как и я, выбрав профессию блогера, вместо того, чтобы приобщаться к семейному бизнесу.

Спорить с парнем, особенно когда у меня младенец спит на руках, не самая лучшая идея, поэтому я благоразумно молчу. Тем более, надеюсь, что врач внесёт свою лепту и объяснит парню, что он поступает неправильно.

Спустя минут двадцать приезжает Борис Александрович.

Седовласый мужчина окидывает хмурым взглядом ребёнка на моих руках, но лишних вопросов не задаёт.

– Где я могу его осмотреть? – интересуется сухо, обращаясь к Богдану. – Нужен стол или хотя бы кровать.

Парень встаёт с дивана и идёт в свою комнату, спустя полминуты возвращаясь оттуда с полотенцем в руках. Расстилает его прямо на диване и кивает, чтобы я положила малыша.

Мне непонятно поведение Богдана: он слишком загадочен и молчалив. Но сейчас не до того, чтобы выяснять причины и закидывать Романовского вопросами.

В дверь звонят, и Богдан уходит, чтобы встретить доставку, а я пока укладываю спящего ребёнка на полотенце и аккуратно снимаю с него оставшуюся тоненькую пелёнку.

То, что предстаёт перед моими глазами, заставляет сердце сжаться в очередном болезненном спазме. Пуповина, она даже ещё не зажила до конца, и прищепочка, которую обычно цепляют в роддоме, на месте.

Чувствую, как по щеке катится слеза, но ничего не могу с собой поделать. Я выросла в полной и любящей семье, в которой помимо меня ещё двое младших детей, и никогда в жизни не видела подобной жестокости.

Родители нас любили и баловали, давая всё самое лучшее, и потому мне сложно понять, что должно быть в голове у женщины, выбросившей своего ребёнка, как вещь.

– Возраст ребёнка? – спрашивает Борис Александрович, вырывая меня из размышлений.

Ловкими отточенными движениями он проводит необходимые манипуляции, прослушивает лёгкие и сердечко, прощупывает животик. Малыш кряхтит, но упорно продолжает спать.

– Богдан сказал, что неделя, – отвечаю мужчине, не сводя при этом глаз с маленького создания.

Врач вынимает из своего чемоданчика какие-то препараты, быстро обрабатывает пуповину и снимает перчатки.

– Я напишу рекомендации по уходу, список препаратов и название смеси, которая должна подойти. Через три дня приеду ещё раз, – вынимает из кармана халата листок и ручку.