Отставив внезапно опустевший фужер, я захихикала, поймав себя на мысли, что эльф напоминает мне сейчас Алладина, летящего на ковре-самолёте. Только обезьянки не хватает. Хотя… присмотревшись к докатившейся до стены стриптизёрше, я мысленно окрестила её Абу.

— Мне это надоело, — кажется, терпение принца лопнуло. — Немедленно отпусти!

Спрыгнув на непокрытый пол, он схватил ковёр в руки и сам начал тянуть. Силищи в нём было много, я помнила. Даже немного переживать начала за цербера, но, моя девочка не сдавалась.

Не знаю, сколько времени они бы ещё игрались в перетягивание каната… то есть, ковра, но закончилось всё весьма банально. И как ни странно, по моей вине.

— Ой, — растерянно прошептала я, когда потянувшись отставить на столик пустой бокал, случайно задела стоящие рядом и отправила их в полёт на пол, от встречи с которым они с громким звоном разбились.

Именно на этот звук и среагировала цербер, резко оборачиваясь на меня и выпуская из своей хватки ковёр.

А принц…

— Арабская ночь… — неожиданно громко пропела я, наблюдая, как он, так и не выпустивший из рук ковёр, кубарем влетает в столовую, эпично пролетев над головами вовремя присевших в дверном проёме эльфов.

18. 18

Мне снился очень странный сон. В нём ушастый жених летал на ковре, при этом напевая: «Лет ми би ё вингс, лет ми би ё онли лов…». Или нечто похожее. Разобрать было сложно, он жутко фальшивил. Наверное, именно поэтому толпившиеся под его воздушными пируэтами эльфы затыкали уши и визжали так, словно их резали. В этом бардаке только цербер, кажется, никому не мешала, ловя зазевавшихся эльфиек и заворачивая их в собственные платья, как в коканы.

Очень странный сон.

Но ещё удивительнее стало в тот момент, когда я открыла глаза.

Голову тут же пронзило вспышкой острой боли, вынуждая зажмуриться и застонать. Рефлекторно сделав попытку дотронуться до лба, я с ужасом осознала, что ничего не чувствую! Ни рук, ни ног, ничего! Только боль, продолжающую пульсировать в темечке, в висках...

— Она приходит в себя?

— Не думаю. Удар был слишком сильным даже по нашим меркам, а леди Толиерс – всего лишь человек. Боюсь, она отправится к Праотцам ещё до рассвета.

— Выяснили, кто атаковал?

— Выясняем.

Голоса показались мне знакомыми, но я никак не могла вспомнить, кому они принадлежат. И упоминание леди… в памяти что-то скреблось, но сколько я не старалась, сопоставить слова и какие-то мысленные образы не получалось.

А их всплывало не мало…

Но все настолько смутные и нечёткие, что я даже сама не могла объяснить их. Я то проваливалась в темноту, качаясь на волнах болезненной дремоты, то снова проспалась, слыша обрывки фраз стоящих рядом со мной людей. Вот только не всегда понимала смысл услышанного.

— Вторые сутки. Как такое возможно?

— Молодость. Отменное здоровье… других причин я не вижу.

— Есть надежда, что она выкарабкается?

— Ваше высочество, при всём уважении, но я не Богиня и наверняка ничего утверждать не могу. Своё мнение я вам уже озвучивал.

— Да, я помню. Но леди Толиерс всё ещё жива, как видишь.

— Вижу. И пока объяснить этот факт могу лишь чудом или её стремлением удержаться среди живых.

Иногда у меня получалось открыть глаза. Ненадолго. Такое простое движение век выматывало так, словно я марафон пробежала. Да и бессмысленно оказалось пытаться осмотреться. Кроме белого потолка и куска темной стены я ничего не смогла разглядеть. Как и никого живого вокруг я ни разу не заметила.

Да и нужен ли мне был кто-то?

В темноте было спокойнее и безопаснее. И чем больше я об этом думала, тем реже появлялось желание распахнуть глаза. Мыслей и вопросов в голове становилось всё меньше. И тем легче было на душе. В какой-то момент я осознала, что хочу остаться там. В покое. И именно в этот момент до жути знакомый женский голос прорычал мне в ухо: