Мама подходит ко мне и взволнованно смотрит.

– Милая, что случилось?

Она обнимает меня, а я задыхаюсь от слез. Выплёскиваю всю скопившуюся горечь, переходящую в рыдание, но вскоре успокаиваюсь. Мне не скрыться. Выхода нет.

– Я бе… бере… беременна.

Мама открывает рот и, шокированная, замирает. Я съеживаюсь, боясь услышать что-либо гневное или осуждающее. Слышу сзади радостный голос Олеси:

– Это же здорово! Родим почти в одно время!

Но её слова сменяются скрежетом зубов папы:

– Докатились! Приехали, мать его! Не такую я дочь растил… Не такую! – бормочет он, из-за чего мне становится только хуже.

Ноги становятся ватными, голова кружится.

Мне плюнули в душу все, кого я когда-либо любила.

– Ульяна, садись, расскажи всё, – поддерживает мама, и я возвращаюсь к столу.

Кошусь на Витю, давая понять, что пользы от его слов нет никакой. Чего добился-то? Радуется? Только все разрушил!

– Что за парень? – громогласно спрашивает папа и, не дожидаясь ответа, добавляет: – Кто его родители? Почему ты ещё не познакомила его с нами?

Эти вопросы окончательно добивают. Я покачиваю головой и встаю на ноги, потому что больше не могу находиться здесь.

– Ребёнок только мой! У него не будет отца! И знакомить вас не с кем! – Я решаю разрубить этот узел одним махом. Не узнаю собственный взвинченный голос, противно режущий слух. – Простите, но я пойду! У меня учёба – нужно готовиться!

***

Я медленно плетусь к выходу из института, покачивая в руке папку с бумагами. Который день приходится приезжать по пустякам, словно я снова обучаюсь на бакалавриате. Слава Богу, что удалось, наконец, устаканить все серьезные вопросы насчет теоретической части магистерской диссертации. Повезло же с преподом – ничего не скажешь: другие нормально всё по электронке проверяют, а этому на бумаге подавай каждый раз и, как ткнёт носом в ошибки, исправляй, печатай снова и неси на проверку, чтобы он ещё нашёл какой-то о-очень серьёзный казус. В следующем же абзаце! Но я уже задолбался и могу, наконец, выдохнуть с облегчением, потому что остались только мелочи вроде грамматики и пунктуации. И так старался на опережение перепроверять, чтобы прикопаться было не к чему, но, видимо, не срослось.

Это с теорией сколько заморочек вышло, а что тогда выйдет с исследовательской частью? Перепроходить практику придется?

«Я пересмотрел вашу магистерскую диссертацию и понял, что мы с самого начала работали не в том ключе. Необходимо исследование в другой сфере», – передразниваю я мысленно преподавателя. Тьфу… Доцент. Человек старой закалки. Всё понимаю, но как иногда сложно с такими чопорными людьми.

Я шумно выдыхаю и замираю на месте, потому что слышу быстро приближающийся цокот каблуков со спины. В любопытстве разворачиваю корпус, но женские ладони ложатся на глаза прежде, чем я успеваю рассмотреть хозяйку. Дурацкая бабская привычка – тыкать пальцами в лицо без предупреждения. В «угадайку» поиграть приспичило. Я накрываю одну из ладоней своей и стискиваю пальцы, а девчонка сразу прячется за спину и прижимается грудью, чем еще больше раздражает. Стряхиваю с себя ладони и оборачиваюсь.

Надя, девушка с которой я когда-то пару раз потусил, стоит и широко улыбается. Я окидываю ее взглядом: короткое черное платье в облипку, черные чулки и туфли на высоких каблуках – будто в клуб собралась, а не в универе находится. Уже через несколько секунд Надя вешается мне на шею и лезет целоваться, но я брезгливо отворачиваюсь, и она слегка касается губами скулы.

Хватаю ее за плечи, отчего папка с бумагами мнется, и отпихиваю на комфортное для себя расстояние. Надя ничуть не расстраивается, теперь наматывая на палец блондинистый локон.