За спиной у Саныча маячили, кажется, и Серега Колода, и Зуй, и еще кто-то. И так уютно мне стало от этого «прости, брат», что, отняв от лица окровавленные руки и посмотрев на них внимательно-внимательно, я немедленно отрубился, а отрубаясь, как во сне, заметил только, как в комнате образовался ураган из рук и ног, двигающийся к подоконнику.

Основную часть марлезонского балета я пропустил.

Не хочу даже предполагать, и не спрашивал никогда, что стало с крепким и мутноглазым, но после этого я их больше никогда не видел. Очнулся я на кровати, когда Слон, как медсестра, заботливо менял у меня на лбу влажный компресс.

– И часто у тебя такое? – спросил Слон.

На соседней кровати аккуратно разложена МА-1, будто еще один раненый. Оторванный край «Drunken Master» приклеен на место, да так, что шов даже с близкого расстояния незаметен. Саныч деловито ремонтирует дверь, в руке – молоток, во рту – гвозди.

– Нечасто, – сказал я. – Только, когда кровь увижу, а так – никогда.

– Ясно, – сказал Слон. – Swoon. Обморок. Это злые духи голову морочат. Во всех мифологиях мира есть подобные истории. Говоря медицинским языком – обморок вазодепрессорный. Такие обычно у быстро растущих молодых организмов случаются.

Кажется, Слон знал все и обо всем.

– Я не организм, – сказал я.

И выдал. Про то, что, как минимум, каждый третий представитель человечества хотя бы раз в жизни испытывал на себе, что такое обморок. Что причиной могут быть и болезни сердца, и повышенное внутричерепное давление, и отравление. И что кратковременные потери сознания бывают при черепно-мозговых травмах и при эпилепсии. Выдал, как напугал всю семью, когда впервые грохнулся в обморок еще в детском саду, увидев, как хлещет кровь из моего собственного разбитого при беготне носа. Как я всегда предчувствую это за несколько секунд. Как подступает к горлу дурнота, а перед глазами расходятся радужные круги, сердце стучит в висках и кажется, будто погружаешься под воду. А потом темнота.

Когда я закончил, в комнате была полная тишина, и слышно, как передвигается секундная стрелка висящих на стене часов. Секунда-две-три-четыре-пять-шесть-семь.

Со звоном покатились по полу выплюнутые Санычем гвозди, и он сказал:

– Ты глаза закрой, я тебя умыться свожу, а то весь в кровище. Увидишь себя в зеркало и опять вырубишься.

А Слон произнес задумчиво:

– Ничего себе приход… И никакая marihuana не нужна…

Так мы стали друзьями.

Голос у Слона, и правда, похож на перевод видео, монотонный и чуть гнусавый, но, если я зажимаю себе нос, получается не хуже. Про фильмы, может, он и врет, но Слона, на самом деле, кажется, знает каждый, когда он идет по институтскому коридору, ему приходится столько здороваться, что лучше выходить минут за тридцать до назначенного времени.

Так вот, вербоваться в охрану Слон отказался. Сказал просто:

– Саныч, как ты представляешь меня на этой пролетарской должности?.

Саныч не представлял.

Поэтому на пролетарскую должность пошел я.

В службе безопасности какой-то лысый потрепанный мужичок в пиджаке с засаленными едва ли не до дыр локтями, как потом выяснилось, ее начальник, осматривал нас, как покупатель лошадей, разве что на зубы не взглянул. Видимо, остался доволен, задал какие-то формальные вопросы, типа, знаем ли мы, какие телефоны у службы пожарной охраны и службы газа, и уже через час мы были приняты.

– Оружие, – сказал мужичок, – вам не полагается, но, вон какие вы здоровые ребята, с любым и без оружия справитесь.

И довольно рассмеялся.

Деньги, кстати, были вовсе не великие, так, гроши какие-то, но и обязанности наши оказались – не бей лежачего. Раз в трое суток обойти в поисках злоумышленников все аудитории, все запереть и сдать ключи ночному сторожу. Формально наше дежурство продолжалось с шести до десяти часов вечера, но на самом деле, чтобы не соврать, на все про все мы тратили часа полтора, не больше. Плацдарм, в принципе, небольшой.