Где-то внутри я слышу голосок прежней Эстелы, вопросы не дают ей покоя. Почему мама никогда не рассказывала об этом месте? Что случилось в комнате, которую я увидела на фотографии? Какая она, моя тетя, и что она от меня хочет? Если я уйду сейчас, никогда не получу ответы на эти вопросы.

Закинув сумку на плечо, бреду вдоль решетки по неухоженной дикой траве. Зачем тетя пригласила меня сюда, если она не собирается даже открывать ворота, чтобы впустить меня?

И тут я замечаю незаметную маленькую дверцу. Поворачиваю ручку – не заперто, я захожу внутрь.

Иду по мощеной дорожке, почти заросшей сорняками, и оказываюсь у гигантских шестиметровых арочных дверей. Приглядевшись внимательнее, я замечаю в них несколько дверей высотой с обычный человеческий рост.

Двери деревянные, но такие же черные, как и камень, из которого построен замок, будто нашли специальное дерево такого цвета.

Я разглядываю дверные молотки в виде гаргулий, которые выглядят как гоблины с клыками, но, не успеваю протянуть руку и постучать, дверь открывается сама.

Замок будто выдыхает какой-то до боли знакомый аромат. В нем прячутся забытые воспоминания, и меня неожиданно охватывает мучительная тоска по чему-то родному, знакомому мне с младенчества. С этим странным чувством не вяжется ни один образ. Это просто запах, мускусный аромат чего-то древнего, могущественного и живого, будто это не замок-тень, а призрачная живая сущность. Здесь ощущается не мертвое прошлое, а чье-то живое присутствие.

Навстречу мне выходит высокая женщина, но в огромном дверном проеме она кажется карликом. У нее фигура в форме песочных часов, как у мамы, такие же резкие черты лица, высокие скулы и прямой нос, но на этом их сходство заканчивается.

Мама носила джинсы и яркие блузки с затейливыми узорами, волосы носила распущенными, а тетя стягивает кудри в тугой пучок на затылке.

На Беатрис черное платье в пол с длинными рукавами, плотно облегающее фигуру, – именно так должна была выглядеть владелица этого замка несколько столетий назад.

Она одаряет меня поцелуями – по одному в каждую щеку.

– Bienvenida[12], Эстела!

Должно быть, выражение моего лица достаточно красноречиво, потому что тетя быстро переходит на английский, она говорит с легким акцентом:

– Наконец-то ты дома.

Мой желудок сжимается в напряжении. В ее словах слышится нечто больше, чем просто приветствие. Как будто я не просто приехала, а мне суждено здесь остаться.

Тетя видит у меня в руках единственную сумку и осматривается в поисках остального багажа. Но когда постоянно путешествуешь, учишься обходиться без лишних вещей. Они мешают двигаться вперед.

Беатрис смотрит на улицу, и мне интересно, не ищет ли она водителя. Через мгновение она жестом приглашает меня следовать за ней.

Беатрис держится отстраненно и холодно, и последние надежды на то, что мамина сестра будет такой же, как она, терпят крах.

Я оказываюсь в холле Ла Сомбры и останавливаюсь, мне требуется несколько секунд, чтобы привыкнуть к полумраку. Освещают замок только свечи, закрепленные высоко на стенах. Непонятно, настоящие они или электрические, потому что их пламя прячется за толстыми стенками кристаллических подсвечников. Их красноватый огонь, нарастающий и убывающий с удивительной неспешностью и спокойствием, напоминает мне свечение старинных лавовых ламп, которые я разглядывала когда-то в коттедже, когда мы жили в Орегоне.

– Я спросила, как прошла поездка, хорошо доехала?

Беатрис выжидающе смотрит на меня, а я и не заметила, что мы ведем беседу.

– Эстела? – Она наклоняет голову, в ее голосе слышится беспокойство. Разочарование сквозит в ее взгляде – так смотрели на меня врачи в центре «Радуга», будто я бракованная модель. – Вижу, они не шутили, когда сказали, что ты не разговариваешь.