– Изумительно! – воскликнул принц. – Ничего подобного в жизни не видел.

Он с интересом разглядывал золотой шарик, но стоило ему взять игрушку в руки, как свет погас.

– Кажется, я его сломал! – испуганно сказал Рун.

– Нет, – успокоила его Эйлонви, – просто не каждого он слушается.

– Невероятно! – восхищался Рун. – Ты должна показать его моим родителям. Мне бы хотелось, чтобы у нас было несколько таких штучек. Мы бы развесили их вокруг замка.

С любопытством повертев шарик в руках, Рун вернул его Эйлонви. Упала ночь. Принц настоял, чтобы Эйлонви спала с удобствами, под навесом, а сам улегся на груду рыболовных сетей прямо на палубе. Гурги свернулся клубком рядом с ним. Карр, презрев приказание Тарена спуститься с мачты, нахохлилась на самой ее макушке. Рун, мгновенно уснувший, храпел так громко, что раздосадованный Тарен постарался найти уголок подальше. Он растянулся на палубе у другого борта. Когда Тарен наконец уснул, ему приснилось, будто они по-прежнему живут в Каер Даллбен и никогда его не покидали.

В следующие дни Тарен уже не так страдал от морского путешествия и пришел в отличное расположение духа. Воздух был чистым, ветер свежим и резким. Тарен с удовольствием слизывал с губ непривычно соленые брызги. Принц Рун продолжал выкрикивать свои нелепые команды. Матросы занимались своим делом, не обращая никакого внимания на его приказы. Остальные с радостью бросались помогать морякам по первой их просьбе. Работа, как и предсказывал Колл, глушила печаль. И все же в иные моменты Тарен, вспоминая о цели путешествия, желал, чтобы оно никогда не кончалось.

Он только что закончил сворачивать трос в бухту на палубе, как с мачты стремительно сорвалась Карр и с карканьем тревожно закружилась над ним. Через мгновение дозорный крикнул, что видит землю. Принц Рун пригласил путешественников подняться на помост. В ярком свете утра Тарен увидел холмы Моны, вырастающие на горизонте. Корабль приближался к бухте Динас Риднант. Изогнутая полумесяцем, с пирсами, молами, с каменной дамбой, просторная бухта была заполнена кораблями. Ее обрамляли отвесные скалы, встающие прямо из воды. На самой высокой скале почти над берегом стоял замок с развевающимися на ветру знаменами Дома Руддлума.

Корабль плавно подошел к пирсу. Матросы ловко пришвартовали его и спрыгнули на берег. Две шеренги воинов с поднятыми копьями торжественно проводили спутников во главе с Руном к замку.

Но даже это короткое шествие не обошлось без недоразумений. Принц, выхватив меч, чтобы отсалютовать Командору Стражников, так широко и неуклюже взмахнул клинком, что острие пропороло Тарену плащ.

– Надо же! – удивленно воскликнул Рун, с любопытством разглядывая зияющую в плаще дыру. – Очень сожалею, дружище!

– И я тоже, принц Моны, – сквозь зубы процедил Тарен, раздосадованный и одновременно смущенный тем, что придется предстать перед королем и королевой в таком виде. Молча, сжав губы, он решительно шагнул вперед, в надежде, что прореху на его плаще не заметят.

Процессия миновала ворота замка и втекла в широкий двор. Выкрикивая направо и налево радостные «Привет! Привет!», принц Рун поспешил к встречающим его родителям. У короля Руддлума оказалось такое же круглое и веселое лицо, как и у принца Руна. Он сердечно приветствовал гостей, многократно, как и его сын, повторяя: «Привет! Привет!» Если он и заметил порванный плащ Тарена, то не подал виду, что, впрочем, только добавило страданий смущенному юноше. Когда король Руддлум наконец умолк, вперед вышла королева Телерия.

Королева была невысокой приятной женщиной, облаченной в развевающиеся на ветру белые одежды. Золотой обруч стягивал ее перевитые лентой волосы того же соломенного цвета, что и у принца Руна. Она осыпала Эйлонви поцелуями, обняла все еще смущенного Тарена, остановилась в изумлении перед Гурги, но тем не менее обняла и его.