Эльза и Ирина уже сидели за аккуратным столиком, ожидая свой заказ, а супруги только выбирали себе место.

– Эльза!– Ирина сняла шляпку,– давай остановимся здесь на ночь. Меня начинает укачивать.

– Хорошо, – Левина смотрела в окно на огромные капли дождя, на хмурое небо, и лицо сына мерещилось ей. Нет, она не корила Панютина, Женя и сам бы убежал в действующую армию. Петр Сергеевич всего лишь облегчил ему задачу.

Чей-то громкий голос оборвал размышления баронессы. Он выговаривал хозяину за грязную скатерть на столе.

– Скатерть ему плоха, видно не с той ноги встал, – прокомментировала Муравлина,– зол

несказанно.

Левина посмотрела на супругов, мысленно улыбнувшись нежности и приятности жены. Но тут она перевела взгляд на мужчину.

– Да что он о себе возомнил! – Ирина возмущалась от души.

Мужчина перестал ругаться и посмотрел на Эльзу. Выражение его лица мгновенно изменилось, и потухший скучающий взгляд расцвел удивлением и настороженностью.

Слуга менял скатерть, расставляя приборы, мало обращая внимание на оцепенение барина. Муравлина изумленно покосилась на подругу, та спокойно смотрела в глаза незнакомца. Стол был усердно накрыт, и поэтому молчаливый диалог прервался. Левина посмотрела на удивленное лицо подруги.

– Ты знаешь его?

– Нет. Но отчего-то его лицо мне кажется знакомым.

За окном царил дождь. Несмотря на ненастье, чувствовалось, что скоро наступит лето.

Эльза и Ирина уже поднимались к себе на второй этаж в снятую на ночь комнату, когда их догнал все тот же незнакомец.

– Простите, моей жене нехорошо, нет ли у вас нюхательной соли? – проговорил он.

Левина вытащила из сумочки флакон, и протянула незнакомцу.

– Видите ли, моя жена плохо переносит дорогу. Извините, я не представился. Помещик Вешняков Антон Трофимович.

– Поспешите к жене, – недовольно буркнула Муравлина.

Вешняков как – то неуклюже поклонился, и скрылся за дверью.

– Не нравится мне все это, Лиза, суетливый какой-то, вспыльчивый, а в целом непонятно что за человек.

– Полно тебе, какое нам дело до него, идем спать.

Чем ближе они подбирались к войне, тем чаще попадались им обозы с ранеными, с фуражом и провизией, уланы, драгуны полковые священники, писари и адъютанты. Эльза забыла о дороге. Она вглядывалась в уставшие лица людей, не осознанно ища сына. Ирина устала выговаривать подруге, что та в конец измотала себя, что не спит, что возится при случае с раненными, и расспрашивает возвращающихся офицеров о боевых действиях.

– Наши форсировали Дунай, – повторяла Эльза Ирине, – уже наведен мост, 3-й корпус занимает Северную Добружу, хотят до Караса и Констанцы. А Женин корпус осаждает

Браилов. На, что Муравлиной оставалось пожимать плечами, и помогать подруге.

Но однажды рано утром, карета привезла Ирину и Эльзу в Таганрог, в госпиталь. Он располагался в одноэтажном особняке неподалеку от строящегося нового каменного Собора в честь Успения Пресвятой Богородицы, который уже был подведен под главный купол, а старую деревянную церковь начали разбирать.

Эльза с одобрением отметила, что в госпитале наблюдалась чистота и порядок. Но лицо сына показалось ей бледным. На груди красовалось бурое в перевязях пятно. Левина плакала, глядя на сына.

– Со мной все хорошо. Петр Сергеевич позаботился обо мне, как только узнал о моем ранении.

Разговор был прерван шумом. Это привезли несколько новых раненых. В комнату, где лежал Женя, зашел военный.

– Эльза!? Я не ожидал, что вы с Ириной так быстро доберетесь.

– Петр Сергеевич? – Левина не знала, радоваться ей или нет.

– Простите меня, я помог вашему сыну попасть на фронт.

Левина отошла от постели Жени и подошла к Панютину. Муравлина осталась с раненным.