Достоевский осознал, что у Зла есть Идея! Причем великая! И это потрясло его. Он сказал о ней частично в «Братьях Карамазовых», и там же пытался развенчать ее. Насколько получилось убедительно – судить читателям.

_______

От чего отталкивался Достоевский?

Природа деконструкции, развала, энтропии – не есть примитивный негатив, а часть природы и законов мироздания. Без смерти нет жизни, без распада – обновления, без разрушения – созидания.

Зла и греха, безусловно, надо избегать, но, с другой стороны, если бы их не было, то из чего браться этике? Если б не было безобразного, то как развиваться эстетике – науке о прекрасном? Если бы не грех и преступление, то не появились бы великие романы «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы». И если б не было неправедного суда и казни, то вряд ли б возникли Евангелия. Получается, без дрожжей не получишь пышный каравай.

Эта тайна мучила Достоевского, ведь будучи религиозным человеком, он воспринимал мир как светлое творение Бога. Гностицизм был ему чужд, но… Но что делать, если для написания романа надо предварительно порешить старушку? И будем честны: ведь это сам Лев Николаевич толкнул Анну Каренину под поезд. Не дура же она, имея ребенка, идти на не прощаемый грех суицида. Но писатель понимал, что без такого финала роман не получит завершения. Хватит и того, что он пощадил Наташу Ростову, снизив драматургический уровень, превратив ее в рядовую домохозяйку. Но возвращение Анны к мужу или тихая жизнь с Вронским, и мирное старение было невозможным вариантом. А значит, без помощи зла не могло получиться добро в романе.

Как убийцу тянет на место преступления, так и Толстой окончил свои дни на железнодорожной станции. Из окна ему видны были злополучные рельсы…

Получается, Толстой и Достоевский – два великих «преступника» русской литературы. Такой ценой, порой, дается художественное величие.

Что нарушила Анна Каренина?

Вначале толстовского романа, когда на горизонте нарисовался гвардейский офицер из тех, кого принято называть «блестящим», и положил глаз на Анну, а та на него, все развертывалось обычным порядком. И дальше все должно было пойти так, как наставляла Анну одна из светских львиц и просто опытная женщина: тайный роман без обязательств, легкое шуршание в свете, которому нужен постоянный приток информации о пикантном, но не более того. Это называлось «быть в рамках приличия». (Тогда еще было понятие о приличиях. Аристократия!).

Но Толстой решил выбрать своей героини иной путь. Как психолог он любил эксперименты. Не такие острые, как ставил господин Достоевский, но вполне «естествоиспытательские». Тем более что ранее вышел роман Г. Флобера «Мадам Бовари», в котором все было поставлено верх на голову. (Такой сюжет мужчина придумать не мог, он был взят из жизни, и поразил писателя своей неординарностью). Женщина сама добивалась мужчин, и тратила на них большие деньги, настолько большие, что разорила свою семью.

Нарушение вековых принципов женского адюльтера кончилось для Эммы Бовари смертельной дозой мышьяка.

У Флобера получилась: «нет повести печальнее на свете, чем повесть о нарушенных канонах». И множество читателей ответили волной искреннего сочувствия героине, перекрываемого волной не менее искреннего возмущения безнравственным, а главное странным поведением героини.

Лев Толстой давно уже погружался в бездны женской психологии. К тому же, как человек критически воспринявший Библию, он не мог оставить без внимания тот факт, что все в мире началось с поступка Женщины. Толстой, похоже, интуитивно понимал, что библейская история продолжается в каждой семье, и в его тоже…