Для меня в этом одном знаке вэньян 經 «цзин» стоит «гиперссылка», открывающая портал во «весь вэньян» трактатов и канонов, начиная с прямой аллюзии на «Ши-цзин» (诗經, «Канон стихов»), а от него – ко всему «У-Цзин» (китайское «Пятикнижие»), куда входит и сам «Канон стихов», а ещё «И-цзин» (易經, «Книга перемен»), «Шу-цзин» (书經, «Книга преданий»), «Ли цзи» (礼记, «Книга церемоний», то есть «Записки о совершенном порядке вещей, правления и обрядов», регламентирующие общественные отношения, включая обряды и календарь), а так же «Чунь-цю» (春秋, летопись «Вёсны и осени», начал вести которую сам Конфуций).

Думаете, что это и все? На самом деле в каждом предложении, в каждом слове этих канонов содержатся отсылки к ещё более пространным комментариям, философским трактатам, насчитывающим сотни и тысячи внушительных по объему томов тысячелетней письменной культуры Китая, истории письменных знаков 文 «вэнь». Вот, к слову сказать, знак 文 встретился мне задолго до написания этих заметок в хайку Масаоки Сики, в Сети опубликовано много вариантов перевода, которые в основном сосредоточены на сезонном

слове (киго) «ёкан» – «задержавшиеся или вернувшиеся весенние холода» – и особого интереса для меня в этой части не представляют, потому что все внимание мое было сосредоточено только на одном знаке «вэнь», в японском чтении – «мон».

Хайку написано в 1893 году, и хотя Япония давно чеканила свою монету, но были и монеты, пришедшие из Китая (переход от «вэнь» к «цянь» оставим для историков-экономистов), которые длительное время были в ходу, и только в 1876 году их окончательно вывели из обращения, а Масаока Сики зафиксировал этот момент денежной реформы перехода от мон к йене в хайку.

Хотя скорее это был момент его личного перехода к профессиональному писательству и началу реформирования хайку и танка, что большого дохода не приносило, да, судя по обстановке его дома на окраине Токио, где я все время боялся стукнуться головой о притолоку или снести плечом перегородку между комнатами, именно так и было:

Если вернемся из эпохи Мэйдзи в Хэйан, то, возможно, на самом деле включение или нет стихов в собрание имело большее значение для управления страной, чем мы могли бы себе вообразить.

Изучая имеющиеся в доступе публикации, посвященные антологиям канси, а в данном случае всегда говорю именно об императорских антологиях «Рёунсю», «Бункасюрэйсю» и «Кэйкокусю», понимаю, что каждый из авторов, включенных в собрание, попал туда совершенно не случайно, и уровень поэтического мастерства – только одна из слагаемых успеха. На самом деле написание стихов на китайском языке в раннехэйанский период – это скорее рутина для аристократов и высокоранговых чиновников, чем что-либо из ряда вон выходящее. Скорее удивляет столь малое число избранных, наверно, этот момент ещё предстоит осмыслить: почему в первой антологии всего 23 автора (ещё один, скорее всего, более позднего добавления), во второй только 26 авторов (было 148 стихов, сохранилось 143), а в третьей уже 178 авторов (сохранилось до наших дней 210 стихов из 917). Возможно, с изменением критериев отбора разных составителей антологий менялась и поэтическая выборка, но, скорее всего, менялась политическая ситуация, которая имела гораздо более важное значение.

Несколько слов о структуре для тех, кто ранее не был знаком с китайскими поэтическими антологиями, тем более антологиями китайской поэзии канси. Структура «Рёунсю» – запись произведений в соответствии с рангом автора: от старшего к младшему, от высшего к низшему. «Бункасюрэйсю» в том виде, где размещена электронная текстовая версия оригинала, структурирована в трех частях: начало, середина и окончание.