Лечу, высматриваю внизу что-то похожее на аэродром – куда фрицы могли спрятать его? Огляделся и вдруг заметил, как справа по курсу темно-серыми тенями закружились коршуны.

Коршуны? Какие могут быть коршуны на такой высоте в морозном небе?

Присмотрелся повнимательней и заметил едва заметный расплывающийся ажурной дымкой инверсный след. Тени резко сменили очертания, превратившись в четвёрку «худых» – «Мессершмиттов». Ах ты, черт, значит, там аэродром. Теперь надо уходить.

Но фрицы явно заметили меня, пустились вдогонку. Надо принимать бой, иначе собьют, как утку.

Уменьшив шаг винта, я странно-привычным движением включил форсаж и энергичным разворотом направил истребитель навстречу врагам. На прицеле вырос тощий силуэт ведущего «мессера». Ещё секунда, другая. Как шпаги пересеклись огненные трассы. В последний момент «худой» левым разворотом вышел из-под атаки.

Восходящей полубочкой вывел свой истребитель в облака и вновь бросил вниз, в гущу «худых».

Оглушительным рёвом моторы раздирают пространств, светящимся пунктиром трассы прошивают воздух.

И вдруг воздушный поток с силой ударил в лицо – очередью снесло фонарь. Беззащитный, открытый всем, я сжался в комок за бронеспинкой. А враги окружили, словно бандиты трусливо пытаются вонзить нож в спину.

Раскалёнными иглами пронзает боль в плече. И я вижу совсем близко, будто рядом, как скалятся в ухмылках фрицы. Развлекаются, суки, спрятавшись за бронестеклом уютных кабин своих самолётов, расстреливают в упор меня, беззащитного русского лётчика. От ЛаГГа летят клочья: из левого крыла вырывает клок обшивки, трубопровод пробит. Врёшь – не возьмёшь!

Взмыв вверх горкой, я бросил самолёт в вертикальное пике, оказавшись в хвосте одного из «худых», нажал гашетку. Очередь прошила кабину, мотор. Вырвались языки ярко-оранжевого пламени, начали жадно пожирать обшивку, и в мгновение ока грозный «мессер» превратился в огненный шар, летящий к земле.

На мгновение фрицы растерялись, но тут же возобновили атаку. Обложив, как волка, начали бить в упор.

Сильный удар сотрясает израненный самолёт. А, черт, мотор отказал. От острой боли, пронзившей ногу, темнеет в глазах, кружится голова, во рту – сильный металлический привкус. Что я могу сделать? Один против трёх?

И вдруг один из фрицев выскочил прямо передо мной, оказавшись в перекрестье прицела. И я, не растерявшись, машинально нажал на гашетку. Светящийся рой достиг бензобака «худого», и тот взорвался в воздухе с оглушительным грохотом.

А, не ожидали! Хочется крикнуть мне, но сил уже не осталось. Ещё немного, сознание поплывёт и отключится. Ничего не успею, ничего!

И вдруг фрицы развернулись и отчалили, так и не сумев добить меня – «заколдованный» русский истребитель.

С трудом развернув истерзанный самолёт, который еле слушался рулей высоты, на бреющем полете я добрался до аэродрома.

Приземлился и рухнул в безмолвную чернильную тишину.

Сознание прояснилось, и будто сквозь полупрозрачный полог я увидел школьный класс, грифельную доску, испачканную мелом. В воздухе витал едва заметный запах йода и карболки. Койки в ряд и на одной из них весь в бинтах мужчина, чем-то неуловимо схожий со мной.

– Нельзя ещё к нему, – женский голос заставил вздрогнуть. – Не пущу!

– Да я только на минуточку, Михайловна, ценное послание у меня для него, – послышался жизнерадостный баритон. – Он сразу на поправку пойдёт.

К кровати подошла санитарка в белом халате, и шагнул из тени тот самый полковник, что посылал меня на разведку.

– Ну что, герой, как чувствуешь себя? – спросил с улыбкой.

– Нормально.

– Я к тебе вот зачем пришёл, Алексей Николаевич, – полковник помахал сложенным листом бумаги. – Телеграмму прислали от Лавочкина. Благодарит конструктор, что показал ты нужность его машины. Только не знаю теперь, кто из вас более живучий: ты или самолёт его? Главное, поняли все: нужен нам такой истребитель, чтобы фрицев бить.