– Давление – отсутствует, пульс – нет.

– Время смерти… – изрёк кто-то слева от меня.

Смерти? Мать. Мама. Флорэнс Эмисон, в девичестве Бергер. Её строгое лицо сразу же пронеслось в моём сознании, она смотрела на меня из прошлого своими пустыми глазами, не выражавшими ничего. Я никогда не стремилась поразить её чем-то, ведь ещё в очень раннем возрасте поняла – это невозможно. Она не любила никого. Вечно закрывалась в своей комнате, она оттолкнула от себя даже человека, которого как я всегда считала невозможно не любить, отца. Он смотрел на неё глазами полными нежности, не смотря на её равнодушие и холодность, и вопреки всему этому любил её, до последнего вздоха.

Что ж, она умерла. Я жмурилась от света люминесцентной лампы, этот яркий свет раздражал слизистую глаз, поэтому они увлажнились. Никакой другой причины здесь не было.

Я опустила руки, находиться под пристальными взглядами всех этих людей, а также ненавистного желто-голубого света мне больше не хотелось.

Я двинулась к проходу, но Менди преградила мне путь.

– Доктор Эмисон, ваша мама…

Снова этот слишком жалобный голос.

Мама? Я даже не могла припомнить, когда в последний раз видела её, или слышала голос. Трудно смотреть на человека или слушать его, когда глаза смотрят сквозь тебя, а звук не доходит до мозга. Ведь в её словах никогда не звучало моего имени, а значит для меня там не было ничего адресовано.

– Отойди.

Выйдя я скинула с себя халат и яростно разорвала перчатки. В операционной позади меня послышалось движение и робкие голоса, и кажется плач, Марго.

Глаза всё ещё были влажными, грудь что-то сковывало. Я хочу на крышу. Подышать воздухом.

Лифт был занят. Я нажимала и нажимала металлическую кнопку, но он всё не ехал.

Ступеньки. Находясь всего лишь на третьем этаже, я во многом недооценивала свой подъем на девятый. Пройдя несколько лестничных пролётов, я ощутила дикую тяжесть и всю ту же скованность в груди. Ещё один пролет, Ника, ты сможешь. О мой внутренний голос, давай же.

– Ты сможешь. – Вырвалось из моей груди. Неожиданная модуляция голоса. Словно он совсем не мой. А какой-то детский, жалобный. Один раз в своей жизни я звала на помощь эту женщину. Я упала с дерева у нас в саду и поранила колено, раны были неглубокими, но кровь продолжала литься и вскоре руки и лицо я так же испачкала в красный цвет, смешанный со слезами. Помню, как взывала к этой женщине «Мамочка, помоги мне, мамочка…».

Я остановилась вверху пролёта и рассмеялась.

– Мамочка, помоги мне… – смех новой волной вырвался из моего рта, отчего я согнулась пополам и на секунду потеряла равновесие.

Ступеньки вокруг меня мелькали словно мотыльки над вечерней лампой в саду на старом деревянном крыльце, не знаю в какой момент, но я всё же схватилась обеими руками за голову, и пролетев до конца ступеней ощутила дикую боль. Голова была цела. Крови не было. Что не скажешь о правой руке.

– Чёрт… – взмолилась я. Теперь мой голос напоминал мне голос Менди, теперь я стала той самой расстроенной скрипкой. – Чёрт, чёрт, чёрт!!!! – Закричала я. Слёзы горячим потоком хлынули из глаз. Как же давно я не ревела. Как маленькая запуганная потерявшая маму девчонка. Потерявшая маму.

– Сиди смирно, что ты как маленькая… – шикала Марго.

Сестра всегда была намного заботливее родной матери. Сейчас она осматривала мой ушибленный лоб и постоянно расстроенно вздыхала.

– Я в порядке. – Попыталась отстраниться я.

– Сказала же, сиди смирно! – Марго усилила натиск, продолжая обрабатывать рану.

– На снимке – перелом лучевой кости в типичном месте. – Констатировал вошедший Фрэдерик.