В первую очередь мне очень стыдно за то, что я испытываю к тебе не только любовь и привязанность, но и злость. А бывает, даже ненависть. В детстве от чувств бессилия и безысходности я помышлял о физической расправе в отношении тебя. Страх, который сковывал меня, когда ты давил на меня, повышал голос, вводил меня в отчаяние. Я ничего не мог у тебя спросить, я ничем не мог поинтересоваться, мое незнание чего-то вызывало в тебе ненависть и злобу по отношению ко мне. Несделанные уроки, непомытая посуда, беспорядок в комнате, не разогретая вовремя еда. Все это вызывало в тебе огромное негодование, какое-то отчаяние и злость, которую ты, не скрывая, выплескивал на меня.

В силу своего возраста тогда я не мог реально оценивать себя и происходящее вокруг меня. Все, что я понимал, – это то, что всегда плохой. Я ничтожество, в котором нет совершенно ничего хорошего, а только неорганизованность, разгильдяйство, бестолковые желания, забывчивость, нелюбовь и невнимательность к родителям. Из-за того, что эти настойчивые высказывания в свой адрес я слышал с самого раннего детства, а некоторые слышу до сих пор, а мне уже пятый десяток, я настолько привык к этому ощущению себя никчемным, что чью-то любовь и доброту я воспринимаю как слабость и лицемерие. Похвалу как лесть, а успехи свои с удовольствием проецирую на других, поскольку бестолочь не может ничего достигнуть, а значит, заслуга это не моя. „Спасибо“ тебе за эти „фееричные“ ощущения. Теперь я боюсь всех мужчин, которые больше меня, сильнее меня, имеют хоть какую-то власть. Рядом с ними я впадаю в того маленького мальчика, который беззащитно прячется внутри себя, переживая оглушающий твой крик из-за какой-нибудь нелепости. Не выключенный свет, не убранная со стола посуда, не такой порядок в комнате, как тебе бы хотелось. С тобой невозможно было разговаривать ни о чем. По твоему мнению, я с самого рождения должен был знать и уметь все. Правильно держать молоток, отвертку, ножовку. Правильно есть, не крошить, знать все, что знаешь ты. Я уже подростком должен был уметь чинить авто. И вместо того, чтобы по-отцовски научить, объяснить, ты только критиковал, критиковал, критиковал. Указывая точечно на мое неумение и недостатки. Папа, но мне было семь, когда ты негодовал о том, что я неправильно держу паяльник!

Я так хотел тебе угодить, я так хотел быть хорошим и правильным. Но никогда им не был, я всегда был какой-то не такой. Я все должен был сделать идеально. И даже если я все правильно сделал, ты все равно находил что-то, что тебе не нравилось. Я никогда не слышал от тебя, что чего-то стою. Что я любим, что я нужен, что я хороший. Я всегда чувствовал, что я нежелателен. Я недостоин, я хуже, чем все остальные. Но ведь у меня были таланты, учителя говорили, что у меня светлая голова. Ко мне тянулись друзья. Я хорошо бегал. У меня получалось учить английский – я был лучшим в классе. Я был смелый и быстро усваивал информацию. Я схватывал все на лету. Я это иногда слышал от других людей. Но почему не видел этого ты? Почему ты не помог мне развить это? Почему ты угнетал меня, когда я пытался проявить инициативу, ты тут же находил в ней недостатки и ставил меня на место! Что я все делаю неправильно. Но как я мог делать правильно, если я ребенок? Ты не представляешь, какие чувства негодования, непонимания, злости и ненависти к тебе я испытываю, когда пишу это! Хочется сказать: „Да какое ты имел право так вести себя?! Потому что меня некому было защитить? Потому что никто не мог дать тебе отпор серьезный?“ Ты психовал, когда на мою защиту вставали бабушка и мама. Ты чувствовал, что я под женской защитой, и ты психовал от этого, называя меня маменькиным сынком. Но кто еще мог меня защитить от этой бесконечной критики и борьбы с тобой. Как мне было жить, если я боялся твоего прихода домой, зная, что если ты придешь домой трезвый, ты начнешь отыгрываться на нас всех из-за своего постоянного плохого настроения. Один твой вопрос „Что в школе?“ вызывал во мне ужас. Я не мог ответить ни на один вопрос по математике или физике, поскольку страх затмил мой разум. Я все думал: если отвечу неправильно, то начнется эмоциональное насилие. Ты не представляешь, какой это ад. Ты это делаешь с какой-то профессиональной ненавистью.