Во времена Руднуу, через одиннадцать тысяч лет после нашей эры, цивилизация машин продвинулась на Земле так далеко, что у людей больше не было необходимости трудиться ни мускулами, ни разумом. Короче говоря, наконец-то появилось всемирное общество изобилия; и, как и положено любой культуре, которая исключает естественный отбор, позволяя выжить каждому, человечество стремительно катилось в пропасть.

Конечно, в этом нет ничего принципиально нового; да это никогда и не было новостью. Это старый, добрый круговорот человечества – трудности, изобретательность, цивилизация, легкость, вырождение, снова трудности.

Но в четырнадцатом тысячелетии уровень механического усовершенствования жизни поднялся до такой высоты, что неизбежный крах должен быть более чем катастрофическим. Ученый-лидер верил, что он будет окончательным; что человечество последует за множеством других доминантных видов в долгое забвение вымирания. Бесконтрольная, болезненная мутация без применения системы отбора уводила человечество в бездонную трясину физического и психического разложения.

Ученому Руднуу хватало любопытства – качества, почти неслыханного в его время, – чтобы с легкой тоской гадать, какая разумная раса унаследует Землю, когда человек исчезнет. Какой бы ни была эта будущая раса, она должна была развиться из одной из двух определенных групп: либо из немногих выживших диких видов, которые благодаря упорству и хитрости держались на окраинах человеческой цивилизации, либо из прирученных животных, которых человек продолжал выращивать в течение всех этих веков в качестве домашних животных или слуг, таких как собаки, кошки и некоторые виды обезьян.

Даже сейчас представители этих сообществ были гораздо лучше приспособлены для властвования, чем загнивающее человечество. Свирепые, быстрые и ловкие дикие существа выросли, движимые борьбой за жизнь в незаметных расщелинах и укромных уголках мира, монополизированного человеком; сильные, зоркие и умные звери стали похожи на людей, выведенных за сотни веков для физического и умственного усовершенствования. Новые сильные расы, которым не хватало лишь умелых рук и орудий из камня и металла, чтобы вытеснить человека с Земли и присвоить ее себе.

– Итак, – сказал Руднуу, с грустью, но и без горечи, пожав плечами, – конец близок.

Результатом изложения ученым своих взглядов стало то, что Ник Дуди в гостиничном номере в Бруклине серым вечером 1976 года задал простую настройку своему маленькому несуразному прибору и замкнул его единственный выключатель. В тот же миг его трехмерное существо в пространстве перестало существовать; его четырехмерный аналог, зыбкий, фантастический и нереальный по человеческим меркам, унесся вдоль мировой линии Земли, мчась все быстрее и быстрее, как мимолетный фантом, сквозь взлеты империй и падения народов, мимо рождений и гибели четырехсот поколений, чтобы окончательно остановиться в точке на двадцать тысяч лет в нашем будущем – на девять тысяч лет позже дня мрачного пророчества друга Дуди.

Хотя человек не осознает полета во времени, ощущение, когда искусственное течение через четвертое измерение вновь погружается в обычное пространство, вызывает невыразимое облегчение. Задыхаясь и испытывая головокружение, Дуди опустился на тяжелый ковер из мха и некоторое время переводил дыхание, а его взгляд сфокусировался на этом неизвестном мире будущего.

То, что до этого было размытой золотисто-зеленой дымкой, превратилось в освещенную солнцем летнюю зелень огромного леса – леса, который был делом веков. Гигантские деревья с раскидистыми сучьями и скрученными корнями, надежно вцепившимися в землю, со всех сторон подпирали зеленый, покрытый листьями потолок над головой, закрывая обзор; твердая, прочная поверхность, на которую опиралась его спина, но от которой теперь болели позвоночник и лопатки, представляла собой грубую кору массивного ствола с шишковатыми ветвями старого дуба.