и мы оказались здесь – в расстоянии. и с детства навязываемый долг воспарил. форма уже была сшита, а военный билет отпечатан. они ждали его, как заранее разрытая на кладбище могила ждет все еще живого человека. я же хваталась за пространство, я – снова, снова, снова – оставалась одна. бабушка, сама жена военного, просто смеялась над моими слезами. ничего, мол, потерпи пять лет, а потом устаканится. привыкнешь, эка невидаль – быть декабристской женой. мать осуждала: она помнила гарнизонную жизнь и в юности не подпускала к себе военных ни на шаг. брось, твердила она. брось, брось, брось. я не могла ни смириться, ни бросить. я решила наплакать себе море.

Уже все позаснули, дети переплакали и тоже угомонились давно, а баба все не спит, думает и слушает, как ревет море…

Антон Чехов.

Остров Сахалин

мышцатые ноги, которые она в себе ненавидит. при ходьбе ее шаг – с носочка. таким сложно пройти по тайге, но у нее получается. ступни пухнут от усталости, а икры становятся круглыми, твердыми. она клянется, что не наденет платье впредь, а коли без платья, то и замуж не выйдет. только бы никто не видел этих безобразных ног, прошедших столь через многое. из того пути до села Петропавловка, где они осядут на восемь лет, Ксения Илларионовна только свои ноги и помнит.

в Петропавловке родители Ксении возделывают новый кусок земли, покупают корову, а потом и коня. здесь судьба им улыбается. кажется, и дочь получится замуж пристроить. за ней ухаживает Дмитрий, чуть ли не самый статный и здоровый парень на селе. он выходец из очень обеспеченной кулацкой семьи. в их доме, если верить семейному архиву, есть „свои наемные рабочие, лошади, коровы, свиньи, овцы, куры, гуси, первые комбайны и помощники по дому“. невиданное прежде богатство застилает родителям Ксении глаза. да и сам Дмитрий по образованию профессиональный сварщик, уже отслуживший в армии. мать суетится. никуда не заберут, профессия редкая и денежная. она нервно заправляет прядь волос, упавшую на щеку дочери, ей за ухо.

– мамка, Богом молю…

– мамка, что мамка? платье надо новое. свататься скоро уж придут.

– у нас теперь страна свободная. захочу – вообще замуж не пойду!

– тьфу на тебя, девка! – мать крестится. – ты жизть не знашь. брак хороший – одна опора у тебя. чего бы я без твоего батьки там делала, пока японцы вон че. с голоду помереть. в нашем деле батрачьем одному не управиться. а тут вон какое богатство! ты не смей упустить!

но Ксении не нравится Дмитрий. что-то ей чуждо в этом самом завидном женихе на селе. она вообще не уверена, какого будущего, какой судьбы хочет для себя. ее ежедневная обязанность – доить и пасти корову. по утрам перед сватовством, о котором уже шепчется вся деревня, она слушает, чуть прислоняясь лбом к мягкому боку телочки, словно музыку, как струйка молока ударяется о стенку жестяного ведра. и сдалась я ему? не самые мы тут богатеи, чтобы к нам свататься. а ноги вон какие, господи боже. да я сама как мужик! она стыдится не столько ног, сколько их неприкаянного пути, безродного и выбирающего все время идти вперед. не умом стыдится, а сердцем. умом же она понимает, что самой себя стыдить – одно, а чтобы богатый красавец попрекал – совсем другое.

на первом сватовстве она сидит на скамье напротив жениха и внимательно его рассматривает. у Дмитрия щеки румяные, он улыбается широко и пышно, как будто обнимает. наобещав золотые горы, уверив всех, что примет Ксению с любым приданым, он смотрит на нее вопросительно в ожидании согласия. Ксения Илларионовна немедля встает и, откинув за спину свою длинную косу, гордо ему отказывает и выходит из комнаты. миг объят тишиной непонимания. мать вскакивает и бежит за ней с криками, но девушка не желает ничего слушать. она уходит в хлев и, рыдая, утыкается любимой корове в бок. вот уже, спустя пару минут, ей кажется, что из-за своей гордости она подвела всю семью, лишила ее будущего в достатке.