Когда она открыла глаза, дождь прошёл. Вновь стоял беспощадный июль, когда жара не спадала ни ночью, ни даже к утру. Воздух стал сухим, как в реальном мире, и Сара поперхнулась очередным вдохом, закашлялась до слёз в уголках глаз – или они выступили из-за того, где именно она оказалась?

Место смерти Терезы запечатлелось в памяти Сары, как на фотоплёнке, и она узнала его даже сейчас, когда на земле не оказалось никакого тела. Трава не была даже слегка примята: во сне в лесу царила безмятежность, за которой сюда приходила Тереза, и красота, которую вечно искала Сара. Но сегодня её рука не потянулась к смартфону, спрятанному в кармане джинсовых шорт. Красота природы отныне тесно была связана с беспощадностью смерти.

Повинуясь неясному ей самой порыву, Сара опустилась на корточки. Пальцы сами собой потянулись к земле – так тянутся к могильному камню в жесте уважения, скорби, прощания. Осознания: жизнь конечна и может прерваться даже в самом расцвете. Как это было с Терезой. Как это могло бы быть с Сарой.

– Что за чёрт?! – она дёрнулась: сухую землю взрезала появившаяся из ниоткуда ветвь, отростки ухватили Сару за запястье, вдруг показавшееся тонким и хрупким. – Эй!

Ветки сжались сильнее. Сара зашипела от боли, вцепилась в стебель свободной рукой, пытаясь то ли выкорчевать его, то ли сломать. Но она была слабее, намного, намного слабее. Природа побеждала её так же, как победила Терезу: ветвь тянула вниз, пока лицо Сары не коснулось травы, пока в рот не набралось пыли, пока она не закашлялась и не зажмурилась снова.

Дыхание с хрипом вырвалось из её горла, и Сара вдруг поняла, что ему ничего не мешает. Лес исчез, она снова была в своей комнате, почему-то погрузившейся в темноту. Не уверенная, окружает её сон или реальность, Сара приподнялась на локтях и с удивлением поняла, что лежит на твёрдом, холодном полу: покрывало на кровати скомкалось так, словно она не один час ворочалась, терзаемая кошмарами, пока наконец не упала.

Холодным был не только пол – кто-то открыл окно в спальне, наполнив её стылым ночным воздухом. Поёжившись, Сара потянулась к перекинутому через спинку стула халату, тепло которого показалось ей сродни объятию. Медленно – спина после сна на твёрдом безжалостно ныла – Сара поднялась и подошла к стеклу. Пальцы сжали ткань штор резко, нервно: она была готова к тому, что встретится взглядом с вороном-падальщиком или самой Терезой. Петли с резким, металлическим звуком проехались по карнизу, и Сара увидела…

Ничего. Снаружи её поджидала лишь знакомая с детства улица, едва освещаемая редкими фонарями. Никого не было – ни птиц, ни зверей, ни людей, словно весь мир вымер, хотя в действительности скорее уснул. Темнота несла жителям Куз-Бэя спокойствие и расслабление, а вовсе не ужас.

Сара покачала головой, поражаясь: она никогда не считала себя такой уж чувствительной. Решительным движением она захлопнула окно и задёрнула шторы, поплотнее запахнулась в халат, прежде чем выйти на лестницу – говорили, для крепкого сна полезно выпить стакан тёплого молока с печеньем, а от крепкого сна без сновидений Сара и впрямь бы не отказалась.

– Твою мать!

Она отшатнулась от двери так резко, что подоконник больно врезался в спину. Сара не отказалась бы забраться и дальше, выскочить в окно – пальцы уже схватились за ткань, готовые развести шторы в стороны, когда незнакомец в темноте шагнул ей навстречу.

Крик застрял у Сары в горле. Перед ней был не человек.

Хотя он был похож на человека, мужчину. Неестественно высокого, широкоплечего, наполовину обнажённого – полоска лунного света разрезала его грудь, словно шрам, спустилась к самому поясу то ли домотканых штанов, то ли длинной, до колен, набедренной повязки. Но самое странное было выше, намного выше: голову мужчины венчали оленьи рога, и Сара готова была положить душу на то, что это была не корона.