Законы жанра Сергей Мусаниф

Есть вещи, которые невозможно контролировать. Они просто происходят, вне зависимости от твоего желания. Они происходят, и происходят, и происходят, и тебе остается только примириться с ними, привыкнув к их порядку.

Ну, или не примириться, а просто привыкнуть.

Как бы это ни было тяжело.

А временами это бывает чертовски тяжело. Ну, ты знаешь…

Я посмотрела на часы, висевшие на стене палаты. Уловив это мое движение, магистр Серкебаев тоже посмотрел на часы, но на свои. Куда более точно ведущие отсчет.

– Уже скоро, – сказал он.

Убранство палаты было скромным, если не сказать, аскетичным. Кровать, два не слишком удобных кресла для посетителей, тумбочка, на которой стояла ваза с цветами. И все.

Никаких мудреных аппаратов жизнеобеспечения, искусственных легких, искусственного сердца, искусственных почек, искусственного что угодно еще. Впрочем, для пациентов, находящихся в таком состоянии, как этот, многого и не требуется.

Если, конечно, ты не хочешь их из этого состояния вывести. Мы хотели. И последние несколько месяцев пациент провел в боксе напротив, где присутствовало все мной вышеперечисленное и много чего еще.

Мы пытались.

И у нас ни черта не получилось. Ну, ты знаешь…

– Три, – сказал магистр Серкебаев, начиная обратный отсчет. – Два. Один. И вот оно…

Он указал пальцем на больного, и в тот же миг Кларк открыл глаза. Я встала и подошла ближе, чтобы он лучше меня видел. Времени у нас было совсем немного.

– Привет, Джон.

– Привет, Боб, – ухмыльнулся он. А потом некоторые подробности моего телосложения бросились ему в глаза. – Какой месяц?

– Сорок вторая неделя, – сказала я. Стоять прямо было тяжело, ноги распухли и отваливались, спина болела, как будто я отработала три смены грузчиком в порту, и все остальное тоже было не лучше. – У нас такие вещи считают по неделям.

Уже скоро.

С одной стороны, я испытывала облегчение от одной этой мысли. С другой же, она приводила меня в ужас. Я не умела быть матерью. Я не была готова быть матерью. Я сомневалась, что вообще смогу быть матерью, хоть какой-то, не говоря уже о том, чтобы быть хорошей. Ответственность за другое живое существо, целиком и полностью ложащаяся на мои плечи, внушала мне страх и трепет сама по себе.

Как, возможно, и большинству будущих матерей в этом мире. Но у их детей, по крайней мере, не было особенностей, которые могли возникнуть у моего чада. А там предполагался очень широкий спектр потенциальных проблем.

Ну, ты знаешь.

– Выходит, я пропустил несколько месяцев, – сказал Кларк. – Почему? Или это провалы в памяти, которые говорят о нарастающих проблемах?

– Проблемы не нарастают, – мрачно сказал магистр. – Все стабильно.

И это было хуже всего, потому что такую стабильность и врагу не пожелаешь. Или хотя бы не каждому врагу. Когда у тебя множество врагов, ты можешь позволить себе некоторую избирательность.

Ну, ты знаешь.

– Когда я очнулся и не увидел всех этих штуковин, на какой-то миг я даже поверил в мое чудесное спасение, – сказал Кларк. – Но теперь я понимаю, почему их нет.

– Прости, Джон, – сказала я.

Медикаментозными способами эта проблема не решается. Раньше мы об этом только догадывались, теперь же знаем наверняка.

– Ладно, не будем о грустном, – сказал Кларк и указал на мой живот. – И когда?

– В любой момент, – сказала я. – Собственно, я тут тоже пациент, только этажом ниже.

– Что ж, удачи, – сказал он. – Ты будешь прекрасной матерью…

– Ты так говоришь только потому, что так принято говорить женщинам в моем положении, – сказала я.

– В любом случае это будет новый для тебя опыт.

Я понимала, о чем он думал. В следующие несколько месяцев я буду очень занята, и мне точно будет не до поисков Черного Блокнота, а значит…

– Увидимся, – сказал Кларк и его голова упала обратно на подушку.

Он умер.

– По его жизненному циклу можно часы сверять, – пробормотал Серкебаев. – Простите, мисс Кэррингтон. Профессиональный цинизм.

– Понимаю, – сказала я.

Магистр экстремальной медицины по роду своей деятельности должен был насмотреться всякого. Собственно, как и я.

И еще неизвестно, кто видел больше разной фигни.

И это если говорить только о том, что видел. Я-то в разной фигне участвовала.

Зачастую в самой что ни на есть главной роли.

– Значит, вы умываете руки?

– К сожалению, я вынужден констатировать, что медицина, даже экстремальная, тут бессильна, – сказал он. – Мы перепробовали все, на что у нас хватило воображения. Искусственное сердце, искусственные легкие, диализ… Мы извлекали его мозг и помещали его в питательную среду… Мы практически вплотную подошли к клонированию. Несомненно, мы получили много разных и очень полезных данных, и с точки зрения науки мы весьма и весьма продвинулись в понимании некоторых процессов, но помочь мистеру Кларку мы не способны. Артефакт, о котором вы мне рассказали, слишком могуществен, слишком изворотлив, слишком… Что бы мы ни делали, он находит все новые и новые способы убить мистера Кларка. Это магия, мисс Кэррингтон. Нечто пока непознанное, действующее по абсолютно неизвестным нам принципам. Против магии такого порядка современная наука бессильна. Пока.

– Значит, вы уезжаете?

– Да, – сказал он. – Поеду туда, где хоть что-то смогу сделать. Но я не собираюсь бросать этот случай на самотек, мои люди будут поддерживать связь с клиникой, и если что-то принципиально изменится…

– Но вы не верите, что что-то может принципиально измениться?

Он пожал плечами.

– Я не знаю, как помочь мистеру Кларку, – сказал он. – Точнее, знаю, но к моей профессии этот способ никакого отношения не имеет. Он, скорее, по вашей части.

– Надо найти Блокнот, – согласилась я. – Агентство занимается этим несколько месяцев, и преуспели они не больше, чем вы.

– Мне жаль, мисс Кэррингтон, но на данной стадии я сделал все, что мог.

– И какой прогноз?

– Сложно сказать, – он задумчиво почесал подбородок. – Судя по отсутствию всякой динамики, в ближайшие годы вряд ли что-то изменится. Может быть, магия артефакта протухнет, может быть, механизм воскрешения мистера Кларка начнет давать сбои.

– И на что бы вы поставили?

– Я не азартен, а здесь… это все равно, как в лотерею играть. Какие-то шансы есть, но точно предсказать результат не может никто. Найдите артефакт и свяжитесь со мной, посмотрим, что из всего этого выйдет.

Легко сказать, найдите.

Если бы я нашла артефакт, может быть, мне и не понадобилось бы с ним связываться. В любом случае, сначала я бы испробовала на нем свой топор. В смысле, на артефакте, не на магистре.

Магистр Серкебаев пока никаких поводов не давал.

– По правде говоря, меня куда больше беспокоит психическое состояние мистера Кларка, – сказал магистр Серкебаев. – Сейчас к этому никаких поводов нет, но в долгосрочной перспективе последствия от этого бесконечного цикла возрождений и смертей могут сказаться на его рассудке не лучшим образом.

Это уж точно, подумала я. Когда ты стабильно умираешь каждые четыре часа, а потом воскресаешь примерно на минуту, и так – день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом, это кого угодно может свести с ума. Даже привыкшего восставать из могилы двухсотлетнего метачеловека.

Но найти Блокнот было даже сложнее, чем найти иголку в стоге сена. Потому что мы стояли в бескрайнем поле, где было до чертовой матери этих самых стогов, и мы понятия не имели, с какого следует начинать.

Ну, ты знаешь.

И тут у меня в глазах потемнело, в голове подурнело, а живот скрутило от резкого приступа боли. Я охнула и схватилась за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. Магистр Серкебаев было бросился ко мне, но приступ быстро прошел, зато по ногам потекло что-то теплое.

Зашибись.

– Мисс Кэррингтон, у вас воды отошли, – спокойно констатировал магистр и открыл дверь в коридор. – Сюда!

И поток людей, состоящий из медиков самой дорогой частной клиники в Городе и агентов ТАКС, ворвался в палату Кларка, в которой я, кажется, начала рожать.

Жизнь обычного человека довольно предсказуема.

Через пару лет после рождения он идет в детский сад, потом школа, колледж, первая работа, четкие карьерные устремления и примерное понимание, где он должен быть через пять или десять лет. Если все складывается удачно, то человек медленно движется вверх по карьерной лестнице, и к тому моменту, как он выходит на пенсию, он может позволить себе… ну, достаточно обеспеченную жизнь, в которой он может заниматься тем, чем хочет.

Менеджер нижнего звена рассчитывает через несколько лет пробиться в среднее звено, где он застрянет надолго, но, если все опять же сложится, как надо, то в конце концов он перейдет в высшее руководство, может быть, не в той компании, где он начинал, но в какой-нибудь соседней, работающей в той же отрасли. Я имею в виду, если ты, например, химик или фармацевт, то твои шансы войти в руководство какого-нибудь условного «пфайзера» куда выше, чем шансы возглавить какой-нибудь условный «боинг». И ты в любом случае должна пройти через все ступени корпоративной лестницы, вырастая в должности неторопливо и неотвратимо.

Карьерный путь обычного человека похож на восходящую прямую линию, мой же собственный напоминает прыжки пьяного зайца по горящему минному полю. Хотя, строго говоря, я до сих пор работала в той же отрасли, в которой и начинала.