Конечно, можно было бы придумать еще миллион причин, найти еще миллион объяснений, но какая разница? Разошлись и разошлись. Когда-нибудь сам расскажет. А что касается Лоры, то Маша была абсолютно уверена – придет время, и о Германе она еще пожалеет! Такой верный и перспективный парень, прекрасный был бы муж!

Маша уже знала, что он к тому времени защитил диссертацию, стал или скоро станет старшим преподавателем. А еще, что вступил в партию и даже был избран зам. парторга своей кафедры. Тогда Маше и в голову не пришло бы спрашивать, зачем и когда он успел вступить в партию – до защиты диплома или позже. Наверное, это было нужно для будущей карьеры: на преподавательской работе всегда желательно быть партийным. Но Маше казалось, что для него это было естественно. Чтобы для Германа это было средством достижения цели? Такое Маше и в голову не могло прийти – просто он всегда был очень «правильным».

Когда-то Герман ей действительно нравился. Хороший интеллигентный парень, с которым почему-то было всегда легко разговаривать, шутить, смеяться. С ним можно было поделиться каким-то секретом, посоветоваться – как с подружкой. Поэтому и нравился, но не так, чтобы замуж за него очень хотелось выйти. А началась их дружба с очень забавной истории.

Само время в те годы было по-человечески холодное, поведение людей было чаще всего скованным, а взгляды – настороженными. Поступив в институт, где большинство студентов составляли мальчишки, Маша поначалу растерялась. После полумонастырского, полуказарменного воспитания в послевоенной женской школе Маша оказалась совершенно неподготовленной к общению с противоположным полом. И вдруг она почувствовала, что на нее смотрят, что она нравится, и не одному. Кто-то почти сразу начал за ней ухаживать или настойчиво выказывать свой интерес, но что делать с обрушившимся на нее вниманием, даже если это было ей приятно, как на это реагировать, она не знала. Скромность, местами вовсе неуместная, была главной добродетелью, внушенной ей школой. Возможно, ей самой хотелось бы улыбнуться и пококетничать, но, зажатая в тугой корсет застенчивости, она вдруг надевала на себя маску неприступности.

Все ее студенческие дружбы и лирические отношения, как было принято, возникали из совместной подготовки к экзаменам, лыжных прогулок, обмена конспектами лекций, походов в кино или даже прогуливания занятий, чтобы покататься на лодочках в ближайшем парке, сохраняясь в платонической незавершенности до брака.

Но все равно было много светлого и радостного в таких отношениях, много смеха, шуток и розыгрышей, капустников, студенческих вечеров с собственноручно написанными и разыгранными представлениями. Был у них и настоящий факультетский театр эстрадных миниатюр. Это было самое светлое время Машиной жизни, прекрасная молодость!

Не обошла Машу стороной и ее первая полудетская влюбленность. Больше других ей нравился высокий голубоглазый соломенный блондин в очках, всегда в хорошо отглаженном темном костюме и светлой рубашке. На фоне остальных, кто во что одетых мальчишек, он выглядел старше и солиднее, как «джентльмен». В действительности это был «номенклатурный сынок» и отчаянный шалопай, который пропускал лекции и потом выпрашивал у нее конспекты. Сидя позади нее в «Колизейной» аудитории, он постоянно с ней заигрывал, потихоньку расплетая ей косу и «умоляя» разрешить отрезать ее локон, чтобы носить в кармашке костюма вместо цветка… Маша пересаживалась на другое место – он опять оказывался за ней.

Короче, Маше понадобился мужской совет старшего друга, в которые она «назначила» интеллигентного и доброжелательного Германа… Почему она выбрала в советники именно его, честно говоря, она и сама не понимала. Старшего брата у нее не было, говорить с отцом на такие темы ей казалось неудобным. Поэтому в один прекрасный день, все еще сомневаясь, она попросила Германа проводить ее до остановки у Александровского сада, чтобы посоветоваться. Машина просьба его удивила.