До дома остается метров двадцать. Виски сдавливает такая тяжесть, что впору петь Юле дифирамбы за своевременное изгнание из бара. В который раз ее радар алконормы спасает от перегрузок. Теперь бы выспаться.

Два дня передышки невыносимы, если следующий вызов потенциально избавит от кошмара.

От нечего делать Джа на кухне печет оладьи.

– И охота тебе с этим возиться? – Джен садится к столу, смотрит на горку румяной стряпни в керамической миске.

– Либо оладьи, либо расхуяченные в крошку посуда, телевизор, твоя невъебенная китайская ваза. Выбирай.

– Она не китайская, – зачем-то спорит Джен.

В прошлый раз Джа разбил окно, но даже это не помогло успокоиться. После провала всегда и Джену-то наждачкой по душе скребет, а каково бывает пророку, видевшему самое страшное? Если б можно было выключить память. И воображение заодно, до кучи.

– Да без разницы! – запоздало отвечает Джа. Деревянная лопатка летит в миску с тестом, едва не опрокинув. Тухнет газ под сковородой с белыми непропеченными бляшками.

– Тебе помочь? – спрашивает Джа, остановившись на пороге мастерской. Руки на груди скрещены, плечом навалился на косяк. Всем видом показывает – его величество решило снизойти до холопа пока самому заняться нечем.

Ворота распахнуты в обе стороны, и по мастерской насквозь гуляет прохладный воздух, разбавляет маслянисто-бензиновый дух мотопарка.

Старик Днепр почти готов к покорению новых трасс, осталось только навести марафет и можно отправлять на выданье. Обвесы, готовые к покраске, болтаются на специальных тросах, спущенных с потолка.

– Ну помоги.

Джен выкатывает в центр мастерской складные ширмы из растянутого на деревянных рамах плотного целлофана, покрытого разноцветными слоями краски. Вместе с Джа они расставляют их вокруг обвесов импровизированным периметром покрасочной зоны.

– В какой цвет заливать будешь? – спрашивает Джа, подбоченившись.

– Он по документам черный, таким и останется, – достав респиратор с двумя фильтрами, Джен надевает его на шею как брутальное ожерелье. Шарит в ящике, выбирая баллон с нужной грунтовкой. – Надо только придумать аэрографию какую-нибудь. Что-то мощное, внушительное, но без агрессии. И чтобы коляска с баком перекликалась.

Джа критически оглядывает голый скелет мотоцикла.

– Надо подумать.

У ворот шумно паркуются несколько авто. Ни звонка, ни предупреждения.

– Побудь здесь, – говорит Джен, передавая пророку респиратор. А сам идет к выходу.

В проем ворот виден полосатый бок патрульной машины и запускает в инквизиторе режим тревоги. Поддался блажи, потерял бдительность, распахнул ворота, заходите, гости дорогие, берите нас с потрохами. Джен мысленно ворошит память, ищет, где мог проколоться, раз вычислили. И немного успокаивается, заметив рядом седан с прицепом. На таких за преступниками не гоняются.

– Доброго дня, Вячеслав Геннадьевич, – громко здоровается Джен. – Чем обязаны?

Подтянутый генерал-майор, быстро полысевший от бюрократии за год на посту начальника икстерской полиции, крепко жмет Джену ладонь. По левую руку от него бычится перекачанный отпрыск, по правую беспристрастно сканирует округу рядовой полицейский, видимо, из патруля.

– Неприятная оказия случилась с мотоциклом, – сообщает генерал-майор, высверливая во лбу Джена третий глаз.

Выступив вперед, его сын орет:

– Я чуть не убился!

– Мы обратились к вам по рекомендации, – напоминает генерал-майор, игнорируя истерику младшего. – И вы нас подвели.

– Что именно случилось? – спрашивает Джен, вспоминая, из какого хлама восстанавливал спортбайк за наклейку «Неприкасаемых».

– Внезапно вышли из строя тормоза. Хорошо, что это случилось на дрифт-площадке, а не посреди трассы. Вы понимаете, чем могла закончиться ваша оплошность?