– Тебе не кажется, что ты пессимист? – нахмурился Лаутон.

– Я еще оптимист. Хорошо, если министры и прокуроры берут только взятки. Нет, они еще лично возглавляют банды рэкетиров, контрабандистов, мошенников, которые платят им определенный процент за защиту. Иначе им просто не выжить.

– Прокурорам? – пошутил Лаутон.

– И министрам тоже, – очень серьезно ответил Дронго, – а вообще эти Закавказские республики уже сами граждане называют Баклажанией или Лимонией. У людей не осталось веры. И нет никаких шансов на будущее.

– Мрачно, – Лаутон попробовал чай. – Горячий, – сказал он недовольно.

– Чай пьют очень горячим, – объяснил Дьюла, – я уже знаю этот обычай.

– Значит, у нас нет никаких шансов что-нибудь здесь наладить? – прямо спросил Лаутон.

– Если честно – почти нет.

– Что означает слово «почти»?

– Это если вам удастся в этих условиях все-таки произвести расследование и выйти на самые верхи. В таком случае руководители Закавказских республик просто для сохранения имиджа своих государств вынуждены будут принимать жесткие меры, убирая одних бандитов и заменяя их другими. Но только если вы самостоятельно сможете добиться успеха. Ни на какую помощь не рассчитывайте. Здесь правит «закон негодяев», Джеральд, и вам будет очень трудно.

– Никогда не слышал о таком законе, – удивился Дьюла, – что это значит?

– Главное правило очень просто, – охотно пояснил Дронго. – Успей предать своего друга раньше, чем он сдаст тебя. Успей продать свою совесть по сходной цене, пока это не сделали твои компаньоны. В общем, успей предать, иначе это сделают другие.

– Французы говорят, предают только свои, – вспомнил Дьюла.

– Да, – кивнул Дронго, – но это они говорят о разведчиках, среди которых встречаются предатели. Один на тысячу. А здесь соотношение наоборот.

– Значит, у нас есть какие-то шансы, – Лаутон снова потер подбородок, он явно нервничал.

– Минимальные. И только потому, что здесь срабатывает закон эволюции. Более крупные твари пожирают более мелких. Политикам, озабоченным собственной властью и сохранением этой власти, приходится жертвовать слишком одиозными фигурами из своего окружения. – Он вдруг обратил внимание на слова Лаутона. – Что в данном случае означает слово «у нас»? – поинтересовался Дронго.

– У нас, – невозмутимо повторил Лаутон. – У меня, у Дьюлы и у тебя.

В комнате наступило молчание.

– Я, кажется, еще не давал своего согласия, – тихо напомнил Дронго.

– Ты ведь сразу понял, зачем я приехал. Мы не знаем местных обычаев, у нас нет нужной квалификации. Твое присутствие здесь просто как подарок судьбы.

– Я никогда не работал в этом регионе, – напомнил Дронго.

– Ну и что? – удивился Лаутон.

– Мне здесь жить. Несмотря ни на что, я люблю эти места, люблю этот город, в котором сейчас столько грязи, люблю этих несчастных людей, среди которых много моих знакомых и просто друзей. Потом вы уедете, если, конечно, нам удастся что-либо сделать. А мне оставаться здесь. Если у нас еще есть хоть какие-то шансы, то после вашего отъезда у меня шансов не будет. Ни одного. Ни единого. Мне здесь больше не жить. Я должен заплатить слишком большую цену, Джеральд, а я этого не хочу.

– Ты так ставишь вопрос, – пробормотал Лаутон, – что я даже не могу тебя уговаривать.

– И не нужно, Джеральд. Я могу вам всегда помочь консультацией, выйти на нужных людей, обеспечить связью. Но на большее не рассчитывайте. Я устал от этих грязных игр. Конечно, я живу в дерьме. Но это мое дерьмо, Лаутон, и я к нему привык. Постарайся меня понять.

– Жаль, – вздохнул Лаутон, – мы рассчитывали на твое согласие.

– Его не может быть, – твердо парировал Дронго, – ты ведь помнишь одно из главных правил «ангелов» Интерпола – никогда не проводить операции там, где тебе нужно закрепиться. А я все-таки хочу закрепиться здесь, мистер Лаутон. У меня нет другой родины. И бросать ее в этот сложный для нее момент я не намерен.