Осталось ли радио прежним и будет ли оно таким завтра? Радио все больше становится фоновым шумом, спектакли идут по телевизору, музыка скачивается из интернета. Радио утратило свою гипнотическую функцию для тех, кто слушает его по пути в машине (и хорошо, иначе количество аварий резко бы увеличилось). Скорее, мы управляем им, переключая каналы, как пультом от телевизора, благо каждые десять километров одна радиостанция пропадает, приходится искать другую, и мы слушаем чью-то пустую болтовню с Джессикой из Пьяченцы или Сальваторе из Мессины.

К счастью, радиоприемники все дешевеют и становятся все лучше, напоминают диковинных самураев. Правда, их используют больше для прослушивания дисков или кассет, чем для поиска (как было раньше, на коротких волнах) звуков, доносящихся из городов с таинственными названиями – Таллин, Рига, Хилверсюм. Но, как учит нас история средств массовой коммуникации, здесь сложно что-либо предвидеть. Возможно, благодаря неожиданным техническим новинкам радио вновь окажется в центре нашей жизни, и как знать, не приберегли ли для нас эти очаровательные предметы интерьера новых форм «теплоты», о которых мы пока не имеем ни малейшего представления.

В одной из своих последних рубрик в журнале Panorama Адриано Софри[212] прогнозировал, что (про тишину лучше забыть) спецификой будущего станет борьба с шумом: приятные звуки, перекрывающие неприятные. В памяти возникает «Гог» Джованни Папини[213], однако речь не о будущем: это уже происходит. Вспомните, как мелодии в аэропорту, приятные и обволакивающие, смягчают гул двигателей самолетов. Но два плохих децибела плюс один хороший дают в сумме не полтора, а три децибела. Решение из разряда «худшее – враг плохого».

Тишина – это благо, исчезающее даже из избранных мест. Я не знаю, как обстоит дело в тибетских монастырях, но как-то я оказался в одной большой миланской церкви, куда были приглашены прекрасные исполнители gospels, которые, постепенно наращивая ритм, как на дискотеке, вовлекали верующих в процесс, возможно мистический, но, судя по количеству децибелов, из адова круга. В какой-то момент я ушел, бормоча non in commotione, non in commotione, Dominus[214] (означает, что Бог может быть где угодно, но вряд ли можно обрести его в таком бедламе).

Наше поколение танцевало под шелестящую музыку Фрэнка Синатры и Перри Комо, новому поколению требуется ecstasy, чтобы справиться с уровнем шума субботним вечером. Они слушают музыку в лифтах, носят ее с собой в наушниках, слушают в машине (вместе с гулом мотора), работают, включив ее фоном, а между тем в открытое окно врывается шум дорожного движения. В американских отелях нет номеров, где был бы не слышен гул машин, тревожный и тревожащий. Мы видим вокруг себя людей, которые, страшась тишины, ищут дружественные шумы в мобильном телефоне.

Возможно, новые поколения будут лучше адаптированы к шуму, но, насколько я знаком с теорией эволюции, для таких переналадок требуются, как правило, тысячелетия, и ради того, чтобы какой-то процент индивидуумов приспособился, миллионы погибнут в пути. После замечательного воскресенья 16 января, когда в больших городах люди передвигались на лошадях или на роликах, Джованни Рабони[215] в Corriere della Sera заметил, что горожане на улицах наслаждались внезапно обретенной волшебной тишиной. Все верно. Но сколько народу вышло на улицу насладиться тишиной и сколько осталось дома, в печали включив телевизор на полную громкость?