Джара протянула мне кружку. Я взяла, машинально отпила глоток, обожглась, дернулась и чуть не разлила оставшееся. Джара лишь снисходительно вздохнула.

– Ты аккуратнее, – сказала она.

Потом, слабо улыбнувшись чему-то своему, обхватила кружку ладонями, задумчиво, словно греясь. Наклонила голову на бок, разглядывая меня.

– Ты когда-нибудь работала, Соле? Приходилось самой зарабатывать деньги?

Я мотнула головой. Вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которая совсем не знает жизни.

– А мне приходилось, – тихо сказала Джара. – Три года назад мама ослепла. Мне было четырнадцать, и…

По ее лицу пробежала тень, она закусила губу, замолчала.

В тишине стало слышно, как гудит за окном ветер, бьет порывами в стекло…

У меня ведь совсем другая жизнь была. Как вышло, что я попала сюда?

Я родилась в Салотто, столице метрополии. Мой отец – управляющий портовыми складами. У нас большой светлый дом на Персиковой улице на холме. Солнце пронизывало его насквозь, врываясь в широкие окна, отражаясь в зеркалах, играя тысячами бликов в хрустале изящных люстр. Нежно-розовые олеандры в палисаднике, во дворе сливы и инжир, а еще старый кряжистый гранат, который был, кажется, старше дома, а мама сидела под ним с рукоделием. В детстве мне казалось – это самое прекрасное место на земле, нет ничего лучше. Из окон видно море и корабли.

Маму я помню плохо, она умерла, когда мне было пять лет. В детстве казалось – из-за меня. Конечно, я не виновата, но ведь я первая заболела хисирской оспой, не знаю уж, где подхватила, может быть в порту, куда бегала вместе с отцом. Отец не заболел, а вот мама, которая сидела у моей постели, заболела и умерла.

Отец горевал очень долго. И это он тогда убедил меня, что я виновата, что если бы не я – мама была бы жива. Но я понимаю его, и не держу обиды. Он был не в себе в те дни, и потом просил у меня прощения, но… Я выросла с чувством вины. Даже сейчас не могу отделаться.

Оспа изуродовала мне лицо. Лет до двенадцати я вся была покрыта жесткими страшными рубцами, другие дети смеялись и не хотели со мной играть. Я, и без того не слишком общительная, стала совсем дикой. А отец с каждым годом становился все строже и жестче, он скучал, и, хоть и не говорил больше, но все равно винил меня.

В двенадцать он отвел меня к хорошему целителю, который привел мое лицо в порядок. Именно тогда и обнаружились способности к магии, небольшие, конечно, но это сразу поставило перед выбором. Тогда я надела кольцо. А теперь, став совершеннолетней, я должна была либо согласиться на стерилизацию, получить инспектора и ежемесячно проходить проверки, либо пойти учиться и получить лицензию.

Отец не спрашивал – чего я хочу. Не спрашивал, готова ли я уехать так далеко. Он просто решил все сам. Иногда мне кажется – решил избавиться от меня.

Я все равно хочу домой.

Я едва приехала, едва успела увидеть, но так безумно хочу домой. Я не выдержу.

Это не моя жизнь.

Но я сидела, наблюдая, как Ина достает пирог с капустой, отрезает нам. Пахнет сногсшибательно.

– А Хаген? – запоздало спохватилась я. – Он не пьет чай?

Ина скривилась.

– Лягушка никогда не сидит с нами.

Я хотела спросить почему, и что не так, но тут шаги в коридоре. Джара тоже услышала, повернула голову.

Скрипнула дверь.

– А, вот вы где!

На пороге стоял парень…

О-ооох! Это ведь он! Это ведь его я видела на станции. И сейчас он здесь, смотрит на меня… Признаться, мгновения хватило, чтобы потерять голову. Мне даже показалось – он пришел за мной. Глупо, конечно.

– Привет, Лан. Хочешь чаю? – предложила Джара.

– У меня есть предложение получше! – он покачал в руке небольшую корзинку, потом подошел, поставил на стол. – Приготовишь?