Не было в тот день и привычного здесь тумана, погода вновь радовала в этом безрадостном на солнечные лучи местности. И тут такое. Да уж, терпения не хватало большинству, раз нервозность себя стала проявлять уже с третьего часа морского путешествия.

Львович, явно превышая свои должностные обязанности с одной стороны, а с другой – поступая вполне обыденно, как для такой потасовки, на вопрос старшего матроса о длительности наказания для глупцов ответил:

– Да хоть перманентно. Лишь бы не бузотѐрили. Пусть посидят; даже не корми денѐк, пусть заодно и похудеют, может научаться, раз не научились раньше, правильному поведению. Не говори мне о них, поступайте как желаете. Сейчас бы стариков успокаивать, ей Богу. Я такой дурости ещѐ не видел»

Прошедшая ночная вахта у Евгения Николаевича не дала ему в полной мере ознакомиться с добытыми документами. Отвлекаться на управление в некоторые моменты было опасно, в виду непредсказуемости ночи.

Толерантность к морфию росла, но он еще держался, платком вытирая мучительный пот, вызванный жаром от ломки. Глаза болели, хотелось спать, но он стоял на своем и изучил примерно треть от всего объема, мог и больше, но не сумел. Перед концом смены, положил документы обратно в сейф, уведомил, что они еще ему будут нужны. Кто знал, что нужные ему доктора имеют фамилии начинающиеся с последних букв алфавита, а в этой ведомости все «дела» шли в алфавитном возрастании. Он был разочарован – ни одного врача. Но он знал, что они есть, знал, иначе бы не могло бы быть. Ну как же без них? Терпение, терпение…

И лишь заступив следующим днѐм на вахту – ровно через двадцать четыре часа, не выдержав мук и вновь покорившись яду, он продолжил свою деятельность по поиску необходимого врача. Он был уже точно уверен, что никогда не обратиться к судовому – этот идиот вѐл себя ужасно, полностью закрывшись и изолировавшись от остальных. Он выглядел хуже Евгения Николаевича, будто и сам был таким же как его возможный «пациент». Лишь отсутствие проблем со здоровьем и обращений сдерживало команду капитана от еще одного неприятного «открытия».

Врублевского что-то наигрывал на небольшой дудочке, чтоб хоть както скоротать время. Да, Евгений нашѐл двух докторов – да, их профиль не указывался, к великому сожалению, осталось лишь взять ведомость о размещении и узнать номера кают и попытаться откровенно, тет-а-тет поговорить о своей беде.

И следующего дня – едва только закончился завтрак, он направился к нужной каюте, располагаемой в ярусе второго класса, где и должен был найти пассажира. К великой радости ему открыли. Но дальше не заладилось. Как только Евгений Николаевич стал подходить к тому, чтоб начать общение, его стали игнорировать:

– Уважаемый, как вас там, не помню. Я не занимаюсь врачебной деятельностью и советами, пожалуйста, не мешайте, я очень устал, я не сплю уже шесть суток. Поймите меня, у вас же есть доктор на корабле, вот к нему и обращайтесь. У вас же что-то простудное – выпейте чего-то погорячей, и так далее. Ну вы знаете.

– Нет, нет, подождите. У меня другая проблема, большая. Можно я закрою дверь? Личного характера.

– Ну я же попросил вас уйти. Мне не до вас, сегодня я не врач, мне самому плохо. Пожалуйста, идите к моему другу Алексею Иннокентьевичу – он рядом, через три каюты, вот к нему и обращайтесь. Простите, но если я сейчас сорву свою попытку заснуть – сойду с ума.

– До свиданья, извините, извините…

***

Наш капитан и не думал, что его так отошьют, да еще так грубо. Но почему? Ему сразу и перехотелось идти к следующему. На своѐм молоке обжѐгся, на чужую воду дуть ли? Он опустил руки и решил не идти. Это было ошибкой – но в такой ситуации без помощи со стороны никак, и он потерял силу в себе.