Опять налет, сыплют бомбами. Танк качается, словно картонный, удары по броне, и вроде все перемешали на высотке с землей. Но рация сообщает – целы. И опять немцы под прикрытием авиации полезли. Но выводы, сволочи, сделали – маневрируют среди битых и горящих, сами теперь прячутся в дыму, провоцируют, вроде как атакуя, но такие смельчаки, вырвавшиеся из стоячей кучи, сами полыхают.

Но уже не то пошло, уже размен начался. В лоб вдоль шоссе не вышло, так теперь обтекают высоту подковой, вверх не лезут, стараются подловить тех наших, что на гребень выскакивают – и, черт их дери, получается это у фрицев. Одна радость – нет у немцев возможности издалека лупить: все в пыли и дыму, вонь забила нос, на зубах скрип, глаза слезятся и болят. Рев стоит чудовищный, грохот выстрелов, моторы ревут, разрывы и удары по броне, авиаторы из люфтваффе как осатанелые стараются завалить бомбами перекуроченную высоту и как еще ухитряется человек в таких условиях воевать – уму не достижимо.

Пот струйками льется, жара в башне, дымина сизая, пороховая.

И хуже всего то, что пропадают из радиообмена свои ребята. Одна тридцатьчетверка на гребне горит-полыхает, со второй башню сорвало, еще одну увидел – мертво скатилась с гребня, встала, люки не раскрылись…

Вбил снаряд под башню нахально выскочившему совсем рядом немцу. С гребня уже по одному выстрелу удается только сделать – слишком много стволов нацелено, нащупывают быстро.

Комбат в наушниках. И сейчас уже не так спокоен, звенит голос.

– Вас обходят справа по берегу два десятка легких танков! Идут за деревню!

И опять повторяет. Да тут на высоту лезут столько же, если с прикрытием считать. Хорошо, сбили с них наглость, осторожничают теперь. А двадцать легких… Эти легкие с Т–34 почти одного размера, и если пушечки у них длинные – вполне хватит. Тем более – с тыла.

Перекличка по рации. Отозвались всего трое из роты. Остальные танки, значит, вышли из строя, одна надежда – что экипажи хоть частью живы. Странная трескотня – не сразу дошло, что это автоматы, пальба которых на пушечном реве тонким шитьем незаметным.

Пехота немецкая пошла, напоролась на прикрывающую роту – или что там осталось в окопах после нескольких бомбежек и прорвавшихся танков. Короткие рапорта… Одинокий лай последней пушки из батареи… Некого послать, немцы уже, считай, на высоте, уже сами из-за гребня выскакивают. Хорошо, не так метко бьют – в пятидесяти метрах уже тьма, как занавес висит.

– Соколов, оставляю за себя, держите гребень – я к тем, кто в тыл лезет! Петя, давай вправо, быстрее! Ориентир – церковь!

Мехвод толковый – счастье экипажу. И жизнь тоже. Тридцатьчетверка бойко вертанулась, ревнула двигателем и застрекотала траками к речке. Берег крутой, танк прикрылся кирпичной церковкой. Аккуратно выставил самую верхушку башни над обрывом, Бочковский с биноклем высунулся – а и бинокль не нужен – ползет стальная гусеница по тому бережку, грязь месит. Отлично видны серые коробки на темной сочной зелени. Медленно ползут, вязко им там, мишеням. Видны отлично. Спереди пятерка и впрямь – легкие танки, разведвзвод, наверное. А вот за ними вполне средние – трехи, дюжина.

Опытный танкист, прицел проверил, уточнил. Снарядов уже мало осталось, пока до церковки ехали – радист с заряжающим пустые гнезда в башне заполнили последними снарядами из контейнеров с пола боевого отделения. Значит, можно дать темп стрельбы как в начале боя, благо снаряды теперь под рукой. Но ненадолго хватит. А у ребят, которые не теряли время на командование, а только стреляли, значит, совсем с боезапасом плохо. Серая коробка с белым крестом аккуратно, словно на полигоне, въехала в прицел. Посторонился привычно, орудие казенником дернуло, плюнуло гильзой, из которой тухлым яйцом воняет. Дым вроде выветрился, пока сюда гнали, а теперь опять сизо внутри башни, потому что дал темп. Готов первый, и колонна встала, потом начали расползаться, а все один черт не успеют – вязко там, внизу, а они как на витрине.