Я стояла возле подъезда, переминаясь с ноги на ногу. Такси все не было. В моей голове была только одна мысль, которая затмевала все остальные: «бабушки больше нет». Я часто сглатывала слюну, потому что большой ком стоял у меня посреди горла, не давая нормально дышать. Сдерживать слезы было все труднее. Перед заплывшими глазами стоял туман.

Машина наконец-то подъехала. Я залезла на заднее сиденье и дрожащим голосом повторила адрес, который перед этим назвала оператору. Только бы водитель не приставал с расспросами. Не хотелось плакать перед совершенно незнакомым человеком. Я тихо забилась в угол, чтобы не привлекать к себе внимание, и практически уткнувшись носом в стекло автомобиля, снова заплакала. Я больше не могла контролировать этот поток. Время от времени слезы пересыхали, было ощущение, что мне уже просто нечем плакать, но стоило вспомнить какую-то мелочь, связанную с бабушкой, и слезы с новой силой омывали мое лицо.

Слава Богу, водитель попался не разговорчивый, и мы так и ехали до самой Калиновки, не проронив друг другу ни слова. Мне показалось, что мы доехали за пять минут. Вот только машина выехала за черту города, и вот, мы уже в поселке. Возможно, мне просто хотелось оттянуть это время, когда тяжелая правда бесповоротно упадет на мои плечи. Когда пути назад не будет, и мне нужно будет осознать, что ее больше нет…

Я рассчиталась с водителем, и еще несколько секунд оставалась сидеть неподвижно на месте. Ноги и руки дрожали, и мне не хватало воздуха. Как это сделать? Как пойти туда, где ее больше нет? Таксист повернулся, и посмотрел на меня вопросительным взглядом. Молча. Это был сигнал, что пора выходить. В машине больше оставаться нельзя было. Я открыла дверцу, и неуверенно ступила на землю. Мне казалось, что подомной не твердый асфальт, а качающийся из стороны в сторону мостик.

С трудом, переставляя ноги, которые вдруг стали такими тяжелыми, как будто к ним привязали гири, я, пошатываясь, вошла во двор. У нас никогда еще дома не было так много чужих людей как сейчас. Они сновались по двору из стороны в сторону, кто с кастрюлями, кто с тарелками. На меня никто не обращал внимание. Мне вдруг стало так обидно. Как они могут сейчас думать о чем-то другом, кроме того, что бабушки Нюси больше нет? Что за бредовые обычаи! Человек умер, и все вдруг начинают готовить. Как можно что-то есть в такой день? Слезы снова покатились из глаз.

– Настя…

Из дома вышел похудевший и осунувшийся мужчина, в котором я с трудом узнавала своего отца. Как может человек так измениться за одну ночь?

– Держись, девочка, – прошептал он, обминая меня. Я больше не плакала беззвучно, я ревела и всхлипывала. – Нам всем нужно сейчас держаться…

– Где мама? – выдавила я из себя сквозь слезы.

– Она в доме. Возле бабушки.

Эти слова холодным лезвием с новой силой врезались в мое сердце. Я понимала, что мне нужно было идти к ней. Но я не могла. Я вырвалась из папиных объятий, и побежала в свою комнату. Заперев двери на замок, я упала на пол возле кровати, и завыла с новой силой. Я не ощущала времени. Не понимала, что происходит вокруг меня. День сейчас или уже вечер. Мои мысли вернулись в недалекое прошлое, туда, где моя бабушка была еще жива, а мое тело продолжало содрогаться в конвульсиях, издавая звуки, которые мало напоминали плач.

Бабушка всю жизнь была для меня лучшим другом. Она не просто вырастила и воспитала меня, она научила меня всему, что я умею. Благодаря ей, я смогла в восемнадцать лет покинуть отчий дом, и начать самостоятельную жизнь, потому что была полностью готова к ней. Она вырастила меня ответственной и целеустремленной. Оставшись без контроля взрослых, я не стала прогуливать пары и проводить ночи напролет в ночных клубах. Я усердно училась, летом подрабатывала консультантом, и не из-за того, что мне не хватало родительских денег, а просто потому, что чувствовала себя взрослой и самостоятельной. Бабушка с детства внушила мне, что, не смотря на то, что мне дается все легко, не стоит расслабляться ни на миг. Нужно работать, иначе в один прекрасный день, можно все потерять.