Матий радостно поклонился, приветствуя гостя. По распоряжению хозяина в беседку была подана еще одна чаша, и гость уселся рядом, вдыхая неповторимый аромат плодов Матия.

– А почему я не вижу твоих ликторов,[85] Цицерон? – спросил Цезарь. – В такое время тебе нельзя ходить одному по городу.

– Они завтракают в доме, – мягко улыбнулся Цицерон, – ты, кажется, решил проявить заботу о моей безопасности?

– Думаю, ты сам способен хорошо ее обеспечить. Это тебя так тщательно охраняют легионеры на улице? – иронично спросил Цезарь, указывая на вход.

Гай Матий весело рассмеялся:

– Не успев даже поприветствовать друг друга, вы готовы спорить. Хотя, признаюсь, мне всегда интересно следить за вашими разговорами. Если не считать Квинта Гортензия, вы, наверное, лучшие риторы не только в Риме, но и далеко за его пределами.

– Нет, – покачал головой Цезарь, – мне трудно состязаться с таким признанным мастером слова, как Цицерон.

– Верховный понтифик явно преувеличивает мои скромные заслуги, – возразил консул, – я ведь помню, как блестяще ты выступал полгода назад, когда тебя избрали верховным жрецом. В тридцать семь лет еще никто не удостаивался такой чести в Риме.

– Римский народ оказал мне доверие, и я был не вправе отказать ему, – сумел погасить улыбку Цезарь.

Консул и верховный жрец смотрели друг на друга, с трудом сдерживая смех. Цицерон хорошо знал, как был избран Цезарь, потративший невероятные суммы на подкуп избирателей и наделавший огромные долги за несколько месяцев. Уходя утром на выборы, он даже признался матери: «Сегодня ты увидишь меня либо верховным жрецом, либо изгнанником».

На выборах Цезарь собрал в два раза больше голосов, чем его основные конкуренты – Квинт Лутаций Катул и Публий Сервилий Ваттий Иссаварик.

– Я это знаю, – кивнул Цицерон, – а теперь ты выставил свою кандидатуру в городские преторы и, конечно, считаешь, что римский народ окажет тебе доверие. Не слишком ли много, Юлий? В течение года две важнейшие должности в Риме. Я не удивлюсь, если через три года тебя изберут и консулом.

– Если такова будет воля сената и народа римского, я охотно им подчинюсь.

– Как и всякий законопослушный гражданин, – Цицерон развел руками. – Поистине римский народ благоволит потомкам Юлиев.

– Я думаю, он благоволит и жителям Арпина, – невозмутимо отозвался Цезарь, – сначала Гай Марий, теперь ты. Видно, удел Арпина давать только выдающихся консулов.

Все трое рассмеялись, а хозяин дома сквозь смех сказал:

– Вы, кажется, решили сегодня только хвалить друг друга, воздавая каждому свое. Кстати, Цезарь, ты, наверное, не знаешь, что вы далекие родственники. Ведь тетка Мария была родной бабушкой нашего консула, а сам полководец приходился тебе дядей, мужем твоей тетки.

– Я это знал, – кивнул головой Цезарь, – и поэтому всегда очень хорошо относился к нашему консулу.

– Настолько хорошо, что готов голосовать на выборах за Катилину, – напомнил Цицерон, – кстати, я все время хочу спросить нашего общего друга Марка Красса, откуда катилинарии берут такие деньги? Они ведь погрязли в долгах вместе со своим вождем. Ты случайно не знаешь откуда?

– К сожалению, не знаю, – лицемерно вздохнул Цезарь, – а ты случайно не знаешь, почему Катон и оптиматы так настроены против нас?

– А разве оптиматы раньше очень любили популяров? – спросил Цицерон.

– А что, Красс уже стал популяром? По-моему, он всегда был верным оптиматом, – парировал Цезарь.

– Был, – подчеркнул Цицерон, – был. А сейчас он против оптиматов.

– Так рассуждают оптиматы. И Красс должен в ответ на такие чувства давать деньги Катону и его друзьям? – насмешливо спросил Цезарь.