Осенённый догадкой, Горбачёв наступил себе на мысль и «внутренний язык». И то: разве он не проделал то же самое и с Крючковым? Разве не извлёк он и этого человека из политического небытия? Ведь «извлечение» Крючкова состоялось не на безальтернативной основе: были и другие соискатели – и с такими же погонами, а то и «позвёздней».

Конечно, у Владимира Александровича имелись неоспоримые преимущества перед другими соискателями. Нет, не в профессиональном отношении: в личном плане. Крючков был многолетним сотрудником Андропова ещё со времён партийной работы – а это для Горбачёва являлось лучшей характеристикой. Да и Александр Николаевич Яковлев «лично рекомендовали» – а этому человеку Михаил Сергеевич верил даже тогда, когда для этого не было никаких оснований.

Да, объективно – в плане субъективных интересов Горбачёва – Крючков оказался наиболее приемлемой кандидатурой на пост «надзирающего за ЧК». Особенно – в сравнении с тогдашним Председателем КГБ Чебриковым, который не был человеком не только Горбачёва, но и Андропова. Как выходец из Днепропетровска, он мог быть только человеком Брежнева и «днепропетровского клана». Недаром в восемьдесят четвёртом, при выборах Генсека, он поддержал кандидатуру Черненко – и этого Михаил Сергеевич ему не забыл.

И, тем не менее: Андропов Андроповым, Яковлев Яковлевым – а решение-то принимал Горбачёв! Именно он сделал Крючкова генералом армии, Председателем КГБ, продвинул его в Политбюро – сразу членом, а не каким-то, там кандидатом! – ввёл сначала в Президентский Совет, а затем в Совбез. Порадел родному человеку, иначе говоря.

Но безоговорочной преданности от, казалось бы, «с потрохами своего» назначенца он так и не увидел. Внешне оставаясь «без лести преданным», Крючков оказался «дядей себе на уме». А ведь ещё в конце прошлого года, ещё до мартовского заседания Совета Обороны, который и создал ГКЧП, Михаил Сергеевич предлагал генералу «послужить стране» – в лице её президента – и взвалить на себя бремя «главного заговорщика».

Для начала Горбачёв попросил Крючкова активнее выражать неудовольствие политикой перестройки – и даже в меру критиковать её творца. Владимиру Александровичу надлежало, вызывая огонь на себя, стать знаменем оппозиции в высших эшелонах власти, с тем, чтобы эта оппозиция не стала неподконтрольной и неуправляемой.

Поначалу о «лаврах Азефа» и речи не было: Крючкову надлежало «всего лишь» информировать Михаила Сергеевича о настроениях Кремля, и в случае необходимости «регулировать градус», выпуская пар из рассерженных соратников в нужном – Горбачёву – направлении. Но после мартовского референдума и создания ГКЧП ситуация изменилась. Недовольство окружения Горбачёва начало выходить за рамки привычных намёков на желательность принятия строгих мер. ГКЧП стал не только задумываться о введении ЧП – но и всерьёз планировать мероприятия на этот случай.

Пока Михаил Сергеевич фигурировал в планах заговорщиков в качестве безальтернативного вождя. Из благородства – а больше из тактических соображений – ГКЧП решил «не выпячивать» Генсека-президента, чтобы лишний раз не подставлять его под удар «демократов». Для этого подключение Горбачёва намечалась только на заключительном этапе, после того как ГКЧП расчистит им обоим дорогу… ««зачистив территорию».

Но, ас «закулисья и подковёрья», Горбачёв не мог полагаться на «чистоту помыслов» сомнительных «мастеров зачистки». Увы, в рядах «заговорщиков» имелись разные люди. И если в Янаеве, Павлове, Язове и Пуго он был совершенно уверен: «эти „тряпки“ не способны ни на какие решительные шаги» – то о других «авторитетах» этого сказать он не мог. Любой из оставшихся гэкачепистов: Бакланов, Шенин, Крючков – вполне мог «выйти за рамки». Что уже было говорить за «представителей второго плана»: высший генералитет Министерства обороны, Министерства внутренних дел и КГБ! Во взаимодействии с консервативными радикалами из всяких «фронтов», «платформ» и «союзов» они вполне могли сочинить другой сценарий развития событий. Тот, в котором Горбачёву отводилась совсем не та роль, что в планах умеренных консерваторов.