По прибытии в Хлынов епископу Александру предстояло внимательно рассмотреть все эти традиции, в том числе узнать что послужило поводом для церковных торжеств. Именно тогда в «Летописце старых лет» появились два сообщения, важность которых трудно переоценить – о взятии Болванского городка и явлении Великорецкой иконы, «что стоит в Соборной церкви». Последняя ремарка позволяет предположить, что эти сообщения могли быть заимствованы из рукописи, обнаруженной в ходе упомянутой выше ревизии, которая растянулась на весь 1668 год.

Возможно, именно тогда было создано «Сказание о вятчанах», в основу которого неизвестный книжник положил записи, дошедшие до нас в составе «Летописца». Решив сдобрить свой труд подробностями, невероятными для академической науки, но зато яркими и поучительными.

Такими как рассказ о происхождении вятчан от неверных жён, согрешивших со своими холопами и вынужденных, подобно Адаму и Еве, бежать из родного города и долгое время скитаться в чужих краях.

В чём можно усмотреть, если не неприязнь автора «Сказания» к хлыновцам, то явное недовольство своим положением. Тем, что ему также пришлось не по своей воле оставить дорогой сердцу край и поселиться в чужой стране. Что перекликается с мыслями и чувствами самого епископа Александра, вынужденного, вопреки его желанию, оставить богатую Коломну и поселиться в далёком и бедном, спрятанном за непроходимыми лесами и болотами Хлынове. Откуда в январе 1674 года он решится сбежать. Самовольно оставит кафедру, уедет в родную Коряжму, примет схиму и уже никогда не вернётся ни в Хлынов, ни в Коломну, ни в Москву.

Все эти параллели позволяют предположить, что первый вятский епископ Александр, если сам не является автором «Сказания о вятчанах», то каким-то образом способствовал его появлению. Что же касается неверных жён и беглых холопов, родством с которыми его автор «наградил» вятчан, то сильно фантазировать ему не пришлось. Поскольку тогда у многих на слуху была «басня о холопьем городе». Популярная настолько, что о ней писали даже Сигизмунд фон Герберштейн (1486—1566) и Петр Петрей (1570—1622). Оставалось лишь вставить эту басню в «Сказание» и в его текст нужную дату, вычтя из указанного в «Летописце» 1181 года семь лет.

Так в вятских рукописях появился 1174 год, сильно смутивший А. С. Верещагина. Впрочем, не его одного. До тех пор, пока, разматывая клубок из древних рукописей, исследователи не протянули ниточку от «Повести о стране Вятской» к «Сказанию о вятчанах» и «Летописцу старых лет». Доказав, что все попытки игнорировать эти источники тщетны. Каждый из них достоин внимания. Просто надо научиться отделять зёрна от плевел.

Возможно, окончив свой труд, автор «Сказания о вятчанах» искренне радовался тому, что история получилась на славу – яркой, динамичной, поучительной и душеполезной. Однако так думали не все. В самом деле, трудно представить, что бы хлыновцы легко согласились со своим «холопским» происхождением. Особенно люди состоятельные и состоявшиеся, критически мыслящие, привыкшие «доверять, но проверять» и на всё иметь своё собственное мнение.

Добавьте к этому желание «мiрского» человека не выглядеть хуже других людей, и вы поймёте, как появилась на свет «Повесть о стране Вятской». Пожалуй, самое знаменитое и загадочное сочинение, споры вокруг которого не утихают до наших дней. В том числе о том, что побудило её автора взяться за перо? Какая мысль прошла сквозь неё красной нитью, стала лейтмотивом, главной темой? Ради чего были предприняты все эти труды?