– Ну так как?

– Хорошо. – Она тряхнула идеальным каре – при этом ни один волосок не покинул свое место – и твердо заявила: – Давайте пройдем в переговорную, и вы расскажете обо всем по порядку.

Алена думала, что сейчас вся компания переместится в соседнюю комнату и заранее недоумевала – зачем? Здесь вполне уютно, пахнет кофе, и Рыбак рядом. Протяни руку и коснешься. Какой же она была дурой, когда ушла от него. А ведь отец советовал не рубить сплеча, подождать. Ну и что, говорил, мол, рохля. Мужчина в женских руках все равно что пластилин. Лепи из него, что твоей душе заблагорассудится. Она тогда критически хмыкнула:

– То-то у мамы из тебя не получилось ничего слепить.

– Я – другое дело, – отозвался он. – Я уже был состоявшимся человеком. А Иван – он мягкий и податливый. К тому же любит тебя.

– Любит, – согласилась Алена. Против этого не поспоришь. Вот только ей, как матери, тоже хотелось состоявшегося. Только с деньгами. И нашла ведь. Конечно, Рыбак по сравнению с Кириллом смотрелся более презентабельно. У Ваньки что рост, что телосложение, что глаза – светло-серые, когда он улыбался, и стальные, когда злился, – все здорово. У Кирилла же, по выражению Ленки, школьной подруги, ни кожи, ни рожи.

Зато были деньги. А еще щедрость. Чего-чего, а жлобства за Киром – так она называла мужа, как персидского царя из далекой древности, – никогда не наблюдалось. Впрочем, Рыбак тоже не был жлобом, только масштабы у них с Киром были разные. Если Ванька после свадьбы повез ее на турбазу под Санкт-Петербургом, то с Киром они отправились в Париж. Положа руку на сердце, турбаза ей понравилась больше. Погода, несмотря на лето, была холодная и слякотная, из комнаты они практически не выходили. Спускались на первый этаж в столовую, уничтожали немудреную еду и бегом, через две ступеньки – какой лифт на турбазе? – возвращались в постель. До свадьбы они встречались почти год, и, разумеется, излишним целомудрием встречи эти не отличались. Но тут, на турбазе, в ней проснулась какая-то ненасытность, что ли.

А Париж… Да что Париж! Алена считала его изрядно переоцененным. Толпы китайцев (дело было до ковида), арабов, негров. И если первым не было никакого дела до молодоженов, то вторые и третьи буквально раздевали ее своими маслеными глазами, причмокивая при этом пухлыми губами. И даже в дорогущем ресторане Алена чувствовала на себе жадные взгляды. Попробовала пожаловаться Киру, а он в ответ посоветовал не обращать внимания. Он-то сам от Парижа был в восторге. Таскал ее по музеям и рассказывал, рассказывал, рассказывал. Знал Кирилл много, ведь он работал в каком-то историческом НИИ, защитил диссертацию, что-то про культурогенез и палеометалл, она точно не помнила, поэтому рот у него практически не закрывался. Да, интересно, но даже черная икра, когда ее слишком много, приедается. К концу дня она уставала так, что на любовь сил уже не оставалось. Ноги гудели, голова раскалывалась. Она засыпала, едва коснувшись щекой подушки. Примирил Алену с Парижем только сногсшибательный шопинг. Галерея Лафайет, Елисейские Поля, улица Риволи, Les 4 Temps, улица Сен-Оноре… В аэропорту пришлось доплачивать за сверхлимитный багаж.

Семейная жизнь протекала с переменным успехом. Разумеется, как все, они ругались, мирились, снова ругались и снова мирились. Каждый год, в мае, Кира посылали в научную экспедицию в Крым. Длилась она почти до начала осени, и, как ни странно это звучит, скрепляла их брак. Когда Алена уже с трудом сдерживалась, чтобы не наговорить супругу гадостей или не запустить в него чем-нибудь тяжелым, он – как чувствовал – объявлял о скором отъезде. За время его отсутствия она успокаивалась и даже начинала вовсю тосковать и считать дни до приезда мужа. Заранее придумывала меню, подбирала продукты. Кир очень любил сына, мечтал, что когда-нибудь они поедут в экспедицию вместе. Во время длительных прогулок с Платоном он рассказывал сыну о событиях давно минувших дней, и были эти рассказы до того увлекательны, что даже сама Алена, если решала присоединиться к мужской компании, заслушавшись, теряла счет времени, хотя в школе историю не любила.