– Отступите, – негромко сказал Арнольд. – Отступите, говорю вам! – Он обошел кровать по скрипучим половицам и наклонился. Г. М. стоял молча, и только губы его шевелились, повторяя неслышные проклятия.

– Но этого не может… – громко начал Мантлинг и, испугавшись собственного голоса, умолк и принялся как-то странно, по-детски грызть ногти.

– Он жив! Он был жив пятнадцать минут назад…

Арнольд выпрямился:

– Вы так думаете? Кто-нибудь, закройте дверь! Не подходи, Джудит! Этот человек умер по крайней мере час назад.

Понятно, что после случившегося ни у кого не возникало ни малейшего желания до чего-либо дотрагиваться или куда-либо садиться. Ни у кого, за исключением Г. М., сидевшего сложа руки на краю кровати. Сэр Джордж стоял возле окна, Терлейн отступил к камину и смотрел туда, где, по другую сторону кровати, еще недавно лежало тело Ральфа Бендера. Фотограф свою работу уже закончил, тут и там белел порошок, рассыпанный криминалистами, искавшими отпечатки пальцев, и вообще комната выглядела словно после вечеринки. Тело Бендера вынесли на носилках двое констеблей – зрелище далеко не самое приятное. Одежда на нем осталась в порядке, но при этом умер он в конвульсиях: правая нога подтянута к животу, голова втянута в отброшенные назад плечи, губы растянуты. Были и другие детали, перечислять которые уместнее в отчете о вскрытии.

Тело перенесли в комнату с лучшим освещением, где полицейский врач мог бы произвести предварительный осмотр. После Бендера во Вдовьей комнате остались два странных предмета. На полу, справа от тела, лежала смятая игральная карта – судя по щиту на рубашке, из тех колод, которые использовались в доме. Это была девятка пик. Другой странной вещью была полоска жесткой бумаги, свернутая так туго, что ее можно было бы просунуть в игольное ушко. На бумаге обнаружились какие-то непонятные слова.

Теперь обе эти находки лежали на столе. И именно на них взирал стоящий у стола старший инспектор Хамфри Мастерс.

Старший инспектор Мастерс выглядел точь-в-точь как описал его Терлейну Джеймс Беннет: солидный, неброско одетый мужчина с мягким проницательным лицом, вежливыми манерами, тяжелым подбородком и посеребренными сединой волосами, аккуратно зачесанными, чтобы скрыть лысину.

Защемив нижнюю губу большим и указательным пальцем, инспектор вытягивал так и этак шею, чтобы получше рассмотреть находки. Если они и не говорили ему ничего, он этого не показывал. Сдвинув на затылок шляпу, Мастерс с легкой усмешкой повернулся к Г. М.

– Итак, сэр, – с ноткой укоризны сказал он, – вы и в этот раз на месте, да? Знаете, я уже привыкаю к тому, что меня вытаскивают из постели среди ночи, сообщают, что там-то и там-то случилось нечто чудное и небывалое и что там снова замечен этот ворчун, сэр Генри Мерривейл. Вот же повезло! Еще немного, и я буду считать, что такая ерунда, как поножовщина в Попларе или ограбление магазина в Вест-Энде, ниже моего достоинства. А, сэр?

Подняв руку, Г. М. потряс внушительным кулаком. Сияющая безмятежность Мастерса была встречена им с явной враждебностью.

– Сынок, я был на месте во многих смыслах. Но что, гори оно все огнем, я мог сделать? Мне сообщают о некой игре. Хорошо. И какую убедительную причину я мог привести, чтобы остановить их, если самолично осмотрел комнату и мог бы поклясться, что никаких подвохов тут нет? Выбежать на улицу и схватить за шиворот полисмена? «Ради бога, констебль, идемте скорее! Одному из гостей лорда Мантлинга грозит смертельная опасность. Он собирается войти в комнату и просидеть там два часа». Что, по-вашему, он бы мне ответил? «Вот вам, сэр, мой совет. Ступайте-ка домой». И вот чем все закончилось. Да, вы можете даже веселиться сейчас. Потому что здесь я в вашем полном распоряжении, и деться мне некуда, даже если б захотел, потому как свидетель. И надо сказать, тот еще свидетель. Осел надутый. Да, Мастерс, такова горькая правда. И эта правда язвит. Оправдываться, мол, что я мог сделать, бессмысленно. Факт остается фактом: я ничего не сделал.