Карстерс также сообщил Терлейну (под большим секретом) о своих пылких чувствах к Джудит, сестре Мантлинга. Он сказал, что даже признался ей в любви, но ее интересуют лишь те мужчины, которые Добились в Жизни Положения. Описав это как полное фиаско, Карстерс горько усмехнулся. О докторе Юджине Арнольде он сказал, что никогда не видел белого человека, который выглядел бы таким старым в свои тридцать шесть, и карикатурно спародировал некоторые особенности мимики последнего. И наконец, он предъявил собственную теорию, объясняющую загадку Вдовьей комнаты. Все дело в газах или пауках.

– Попомните мое слово, – заявил он после третьего коктейля, когда Терлейн встретил его в гостиной, – это либо газы, либо пауки. Как всегда. Вы сидите в кресле или лежите в постели, и тепло вашего тела высвобождает смертоносный газ. Я знаю. Поверьте мне, сэр, если я вытащу ту самую карту, то открою окно, высуну голову наружу и так простою большую часть времени. Или же, – тут мистер Карстерс взволнованно постучал пальцем по ладони, – это ядовитые пауки, какие-нибудь тарантулы размером с кулак, которые прячутся в сундуке. В один прекрасный момент вы, ничего не подозревая, открываете сундук и – уф! – поминай как звали. Как оно? Помню, читал об этом где-то.

Терлейн мягко напомнил, что паук должен быть весьма почтенного возраста, если ему удалось прожить сто двадцать пять лет на голодной диете. Карстерс ответил, что читал где-то, будто пауки живут даже дольше, будучи замурованными в каменной кладке, но присоединившийся к дискуссии Равель указал, что речь, должно быть, идет о жабах.

– Срок паучьей жизни, старина, – тоном вещателя провозгласил он, причем его английский уже не звучал так четко и правильно, как вначале, – сравнительно короток. – Он поморщился. – Но я… я надеюсь, что это не пауки. Фу! Если я увижу хоть одного такого, дам деру, что и чертям не угнаться. Уж можете мне поверить.

В ходе этой горячей дискуссии у Терлейна все не шла из головы картина, представшая перед ними, когда дверь легко отворилась. И после того как Мантлинг поднялся наконец из-за стола, он испытал немалое облегчение.

– Что ж, к делу? – произнес хозяин дома.

Он стоял за серебряными подсвечниками с оплывшими и согнувшимися свечами, спиной к белой двойной двери. Обеденный зал наполнялся тенями, поскольку огонь в камине уже погас. В неровном свете лицо Мантлинга выглядело раскрасневшимся, жесткие завитки волос стали влажными, а бледно-голубые глаза, казалось, округлились. Он опирался кулаками о стол и улыбался.

– Я велел принести свежую колоду, – продолжал он с ухмылкой, – потому что со старой что-то не то. Что-то очень не то. – Мантлинг подался вперед. – Кто из вас пытался сжульничать? А?

– Ты понимаешь, Алан, что выпил лишнего? – спокойно обратилась к нему с другого конца стола Изабель Бриксгем.

Не обращая внимания на ее слова, Мантлинг уставился на Изабель с задумчивым видом.

– Это не вы, тетя, – проревел он и рассмеялся. – Потому что вы не будете тянуть карту. Но я спрашиваю остальных, поскольку у меня есть информация. Кто-то из вас хочет, чтобы туда пошел другой. Почему? Мы уже распечатали комнату, хотя ее и распечатывать-то не пришлось. И мы кое-что там увидели.

– Тебя это напугало? – отчетливо и громко произнес Гай и тоже рассмеялся.

Мантлинг перевел на него взгляд:

– Ты там был?

– Был ли я там? Нет. Просто не надо держать нас всех в напряжении. Что ты там увидел? Что…

– А вот и Шортер, – перебил его брат. – Это свежая колода? Хорошо. Дайте мне посмотреть. Вы знаете, что делать. Когда подадут кофе, каждый, за исключением названных мною ранее, возьмет карту. А теперь внимание, джентльмены! Взяв карту, вы, если хотите, можете ее посмотреть. Затем положите ее рубашкой вверх. Не объявляйте сразу, что у вас. И прежде чем мы начнем, я скажу вам, что мы там увидели. После этого вы, если пожелаете, можете выйти из игры. Хорошо, Шортер, мы ни к чему не прикасаемся. Распечатайте колоду. Разложите карты по подносу… так. Я возьму первым.