Андрей рассмеялся, и я вслед за ним. Но разглядывала я его в это время со всевозрастающим интересом.

– Так вы тоже здесь чужой… – констатировала я. – Андрей, а вы скучаете по родине?

Тот пожал плечами и ответил не сразу:

– На самом деле я бывал в германских землях лишь однажды. Мой отец давно обрусел, я родился и вырос здесь, в России, и считаю себя русским.

Сказав это, Андрей неожиданно серьезно посмотрел мне в глаза и, наверное, понял все то, о чем я умолчала. Что это я ужасно скучаю по родине и мне плохо и тоскливо в этой стране.

Но я была благодарна, что он не стал ничего спрашивать. Вместо этого Андрей кивнул на шагающих впереди Натали и князя и, вернув беззаботность в голос, спросил:

– Как вы думаете, о чем они говорят без нас?

Я тоже все время поглядывала на шагающую впереди парочку.

– Думаю, они молчат, – отозвалась я. – Натали ни разу не подняла головы, вы не заметили?

– Пожалуй… Миша никогда не отличался разговорчивостью и робок сверх всякой меры. А сейчас тем более: этой зимой умер его отец, и он до сих пор не может оправиться. Я едва вытащил его сюда, к Эйвазовым, зная, что Наталья Максимовна наверняка приедет навестить больного отца. Каюсь, я хотел, чтобы они встретились, – Мишелю это должно пойти на пользу. А он ни в какую не желал ехать: вбил себе в голову, что Наталья Максимовна и не вспомнит его.

Я не сдержала улыбки, потому что вчера у Натали только и разговоров было о том, что князь давно о ней забыл и вообще, скорее всего, уже помолвлен с какой‑нибудь великосветской красавицей.

– Андрей, вы давно знаете князя Орлова и… Евгения Ивановича? – спросила я.

– С Мишей мы знакомы со времен учебы в академии Генштаба, – охотно начал он, – а с Евгением еще с Константиновского училища.

– Вот как? – не могла не изумиться я.

Выходит, перед тем, как Эйвазов пристроил Ильицкого в академию Генштаба, тот отучился еще и в Константиновском военном училище. Похоже, все‑таки Евгений Иванович решился связать свою судьбу с военным делом давно и вполне осознанно. Но академию все же бросил. Почему, интересно?

– Да, – продолжал тем временем Андрей, – нам с Ильицким было тогда по четырнадцать.

– И что же – маменька Евгения Ивановича вот так просто отпустила его в Петербург? Одного и в столь юном возрасте?

Я улыбнулась, и Андрей тоже рассмеялся.

– Вижу, вы успели познакомиться с особенностями характера Людмилы Петровны, – отозвался он, не без опаски оборачиваясь назад, где вышагивал Ильицкий. – Редкая женщина, редкая… Меня, разумеется, здесь не было, когда Евгений собирался в училище, да и сам он об этом никогда не распространялся. Однако мой батюшка, который частично и повинен в отъезде Евгения, рассказывал, что это было нечто… Людмила Петровна ни в какую не желала отдавать сына. Столько слез было, что отец извел месячный запас успокоительных капель на нее.

– Ваш батюшка тоже врач?

– Да, он начинал земским врачом в этом уезде и знал Эйвазовых с тех самых времен, когда они только въехали в усадьбу. Они были очень дружны в те времена, и именно отец, видя, как Людмила Петровна губит сына своей сумасшедшей любовью, начал разговоры о том, что Евгению необходимо обучаться военному делу.

– И у него это вышло, насколько я вижу.

– Да, он ее убедил. И не зря, как оказалось: Ильицкий был лучшим на курсе. С отличием окончил училище, выдержал экзамен в Николаевскую академию… Сколько себя помню, отец ставил мне его в пример.

Чем больше я слушала Андрея, тем более портилось мое настроение, потому что я понимала, что ошиблась в Ильицком. А ошибаться я не любила.

– И что же произошло потом? – продолжала расспрашивать я. – Насколько знаю, Евгений Иванович так и не окончил академии, несмотря на свои блестящие успехи.