– Заходи. – Лена затащила меня на кухню и плюхнулась на табуретку.

– В общем, Аллочка в больнице. – Ленка снова заплакала. Я подала ей стакан воды.

– Она играла у тебя на компьютере. Вечером. Я выносила мусорное ведро и на площадке почувствовала запах газа из твоей квартиры. Дверь была не заперта, и я вошла. Аллочка лежала на кухонном полу, рядом разлита вода. На плите стояла турка, конфорка под ней была погашена выкипевшим кофе. Вот и все. Наверное, Аллочка разлила воду, поскользнулась… – Лена снова всхлипнула – Она уже второй день не приходит в сознание.

– А что говорит врач?

– Ничего конкретного. Состояние стабильное, вот и все.

– Стабильное – это уже обнадеживает. – бодро сообщила я, хотя не поняла, что именно стабильно. К этому моменту я уже давно забыла, что пришла казнить Аллочку, и мне было ужасно жалко их обеих.

– Мне разрешили ночевать в больнице, и я хотела тебя попросить взять на время Унтера к себе.

– А я с ним справлюсь? – я с опаской посмотрела на пса. Он наклонил голову набок и поднял рыжую бровь. Унтер был назван в честь унтера Пришибеева за свой тяжелый и педантичный характер. Не знаю, кто надоумил двух хрупких женщин приобрести ротвейлера, но в настоящее время несомненным лидером в семье был он.

– Справишься. Он послушный. Ты его только не травмируй.

– Я? Да кто кого быстрее травмирует?

– Он впечатлительный – настаивала моя подруга, – и ты ему нравишься.

В этом я глубоко сомневалась, но выбора не оставалось. Деться псу было некуда.

– Слушайся Лину, – повернула Лена свое заплаканное лицо к Унтеру.

Он с упреком посмотрел на хозяйку, подошел и плюхнулся мне на ноги, утверждая так свое превосходство.

– Молодец – зачем-то похвалила его Лена.

Через минуту я была уже в моей квартире наедине с Унтером, бессонной ночью и странным смутным беспокойством, оставшимся после Лениного рассказа. Мне никак не удавалось представить, как и обо что можно было удариться в моей кухне, площадью с грузовой лифт так, чтобы вторые сутки не приходить в сознание.

– Завтра схожу в больницу и узнаю у самой потерпевшей. – решила я, уже принимаясь за работу.

Понедельник – день тяжелый, особенно, если ему предшествовала бессонная ночь. Восстановить программное обеспечение и окончить свою конкурсную работу мне удалось только к полудню. Мое гениальное творение немедленно отправилось на суд работодателей, и к четырем часам вечера я была свободна и легка. Вчерашнее беспокойство растаяло под теплыми лучами светила, как и пролетевшая по небу темная тучка. Солнечный, теплый, но еще по-весеннему нежаркий день и чувство выполненного долга делали меня почти счастливой. Поэтому, направляясь в больницу, я была совершенно уверена, что и с Аллочкой уже все в порядке.

Больница встретила меня прохладными, пахнущими дезинфицирующими средствами коридорами, выкрашенными в унылый салатный цвет. По ним сновали врачи и медсестры в белых одеждах, ковыляли больные в старых пижамах и пестрых халатах. Из буфета пахло чем-то несъедобным. От этой прозы жизни мой оптимизм начал потихоньку угасать и к тому времени, когда я, крадучись, добралась до Аллочкиной палаты, и вовсе исчез.

Чистая белая комната, с окнами на улицу, была рассчитана на двоих. На одной кровати неподвижно лежала Аллочка с перевязанной головой и закрытыми глазами, вся утыканная какими-то трубочками, на второй – человек в гипсовом каркасе, напоминающий скульптуру из парка культуры.

– Привет! – сидящая у кровати дочери Лена подняла на меня потемневшие от бессонницы и тревоги глаза.

– Что-то случилось? С Унтером?

– Чшш. Нет. Я просто пришла вас проведать. Как дела?