Будисту можно все. Ибо он по природе своей гад, сволочь и садист. Но садист назначаемый. Его назначили ответственным за побудку смены связистов, заступающей на наш узел связи. Именно на нем держалась боеготовность.
Из-за вечного недобора нагрузка была запредельной. Три человека каждые восемь часов менялись. Так называемого «отсыпного», за которым следует выходной, у нас не было. Через ночь ты на дежурстве. Утренняя смена и ночь. Пришел, четыре часа поспал в роте, где орут, шумят и двигают мебель при уборке, пошел с обеда во вторую смену. Спали на ходу, но прием-сдача дежурств должна осуществляться с точностью до миллисекунды, и она осуществлялась.
Однажды мы вместо здания управления прошагали на стадион. Шли и спали на ходу, пока под сапогами не захрустел шлак гаревой дорожки.
С философским спокойствием будист сносил побои. Сознание его оставалось чистым, незамутненным. Служение стране придавало ему сил – даже и особенно тогда, когда вера в лучшее в человеке подвергалась тяжелому испытанию. До первого луча света, например, после которого морок неохотно отступал.
Советская военная угроза – это заспанные зомбаки, шаркающие ногами, почесывающиеся, изломанные, с безумным блуждающим взглядом. Бредущие, подобно ступе с бабою Ягой, в колонне по одному. На боевое дежурство.
Поверьте, это по-настоящему страшно. Американцы понимали.
Избыточность и вариативность
Мир избыточен. И потому неоправданно вариативен.
Начальник политотдела полковник Р-н пришел как-то на службу в фетровой шляпе цвета корицы, в стоптанных домашних шлепанцах и в безупречном форменном кителе с орденской планкой.
Пока «уазик» не увез его прочь от позора, кто-то из наших бегал смотреть. Выглядел военно-гражданский полковник сильно.
Нельзя составлять столько комбинаций одежды. Человек делается беззащитным.
Тогда же мне стало понятно, почему нам, рядовым и сержантам, носки выдавали только одного цвета – темно-синего.
Майор П-в, говорят, дважды приходил в туфлях, из которых выглядывал носок черный – парадной формы одежды (цвета морской волны), и носок зеленый, защитного цвета – формы повседневной вне строя под коричневую обувь.
Вот почему офицерам полагалось только два цвета. Третий цвет недопустим. Ног не хватит.
В поисках достоверного образа
Когда в армии меня спрашивали, как выглядит моя девушка, я подходил к трехлитровой банке, в которой у нас на коммутаторе кипятился чай при помощи двух лезвий, спичек и проводов. Снимал орфографический словарь, лежащий на банке сверху. Листал страницы. Оттуда извлекал открытку Анастасии Вертинской (там, где она старалась походить на Одри Хепберн). В скромном костюмчике или блузке, не помню. Вертинская юная – еще студентка, наверное, Щукинского училища.
Кто-то из сверхсрочниц-телефонисток оставил открытку и не признался. Стала закладкой.
Открытка была стилизована под цветную фотографию, которую можно сделать в обычном ателье.
За долгие ночи ничегонеделанья я шариковой ручкой удлинил ей челку, сделал елизаветинский королевский воротник, дорисовал аккуратно сигаретку, поместив ее в уголок рта, обозначил скромные рожки, распушил кошачьи усы и приладил очки-велосипед. Еще я дополнил ее огромными ушами африканской слонихи. Увлекся.
Все верили.
Только рожки придают отношениям достоверность.
Складные уши
Трудно понять, как соотносятся черновик и чистовик. Что человек делает, пробуя, иногда интуитивно, а что уже предъявляет в качестве проверенного и осмысленного высказывания или поступка.
«Уши у человека – отличный индикатор, – важничал Вовка. – Уши не застревают – человек пройдет». Сказал и с глупой мордой просунул голову между уже давно погнутыми прутьями спинки двухъярусной кровати. И тут же застрял. Шея стала красной и набухла. Насилу, разжав с двух сторон прутья решетки, вызволили ефрейтора.